Первые часы на льдине я чувствовал себя неуютно — все время мерзло лицо на обжигающем ветру, хотелось света и тепла. И было удивительно, что постоянные обитатели дрейфующей станции бегают по лагерю в одних свитерах и легких курточках. Но через несколько дней привык и я к этим необычным условиям, даже стал находить красоту и очарование в окружающей природе. Темная-темная ночь, в бездонном небе сверкают звезды, изморозь покрыла сверкающей бахромой антенны, мачты, многочисленные оттяжки. Под ногами лежит мягкий слой кристалликов инея.
— Красиво! — сказал я как-то Сомову.
— Эта красота нам обходится дорого, — ответил он скептически. — Недавно на оттяжках радиомачты осело столько инея, что они порвались, а мачта сломалась.
Прошло десять дней. Одним из рейсов улетели на материк аэрологи Зайчиков, Канаки, Благодаров, Чуканин — ведь на зимний период программа аэрологических наблюдений сократилась. Метеорологические наблюдения были возложены на океанографа Гудковича и радиста Щетинина, который в прошлом работал метеорологом на одной из полярных станций. Улетел и кинооператор Яцун. Геофизиков Погребникова и Рубинчика сменил Миляев, прибывший со мной.
На льдине осталось одиннадцать человек. Все они обладали отменным здоровьем, и, к счастью, помощь врача так никому и не потребовалась. Зато на Воловича были возложены обязанности повара. Однако очень скоро выяснилось, что согласился он поехать на Север не ради любви к кулинарии, а ради романтики. И многие годы потом среди полярников ходили анекдоты о невероятных блюдах врача-повара на «СП-2». Только его неунывающий характер, веселость, находчивость и остроумие спасали его от гнева товарищей по дрейфу. А мужество и выдержка, с которыми он безропотно выполнял свои обязанности в исключительно суровых условиях, вызвали к нему любовь и уважение. Камбуз и столовая помещались вначале в большой палатке, потом в фюзеляже разбитого самолета, и за ночь температура воздуха там понижалась до минус 30–40 градусов. При такой погоде ему утром каждый раз приходилось начинать работу.
5 ноября прилетел последний самолет, и я с грустью простился с друзьями, оставшимися в Центральной Арктике.
Читая в дальнейшем ежедневные донесения с дрейфующей станции «Северный полюс-2», я за скупыми словами радиограмм представлял себе трудную и опасную жизнь на хрупкой льдине.
Ноябрь, декабрь и январь протекли относительно спокойно. Но вот 4 февраля в лагере появились две трещины. Одна из них разорвала рабочую палатку ледоисследователей, прошла вблизи палатки магнитолога, через астрономический павильон, а вторая отрезала от лагеря океанографические палатки и палатку с радиостанцией. Разбился ветродвигатель, рухнули радиомачты. Снова связь с Большой землей прервалась.
