В мире безмолвия | страница 2
При вдохе раздавался слабый свист, при выдохе — негромкое журчание пузырьков. Регулятор подавал ровно столько воздуха, сколько было необходимо.
Я глянул вниз, чувствуя себя посторонним, вторгающимся в чужие владения. Подо мной впереди тянулось нечто вроде оврага, склоны которого были покрыты темно-зеленой травкой, черными морскими ежами и мелкими, напоминающими цветы белыми водорослями. Тут же паслась рыбья молодь. Песчаные откосы уходили вниз, теряясь в глубокой пучине. Солнце сияло так ярко, что мне приходилось щуриться.
Прижав руки к бокам, я слегка оттолкнулся ножными ластами и двинулся с нарастающей скоростью вглубь. Затем перестал работать ногами: теперь мое тело двигалось по инерции, совершая удивительный полет. Наконец скольжение прекратилось. Я медленно выдохнул — объем моего тела уменьшился, соответственно уменьшилась подъемная сила воды, и я стал плавно опускаться вниз, словно в волшебном сне. Глубокий вдох — меня влечет обратно вверх.
Мои легкие приобрели совершенно новую функцию: теперь они играли еще и роль чувствительной балансирующей системы. Дыша спокойно и размеренно, я наклонил голову и погрузился до глубины тридцати футов. Я не ощущал возросшего давления, хотя оно на этой глубине вдвое больше обычного. Акваланг автоматически подавал более плотный воздух, уравновешивая рост наружного давления. Через тонкую ткань легкого это контрдавление передавалось в кровь и немедленно распределялось по всему организму. В мозг не поступало никаких сигналов, которые говорили бы о возросшей нагрузке. Я чувствовал себя превосходно, если не считать легкого болезненного ощущения в среднем ухе и улитке. Я несколько раз глотнул, как это делают в самолете, чтобы открыть евстахиевы трубы; боль исчезла. (Я никогда не ныряю с затычками в ушах — это очень опасно. Такие затычки оставляют между собою и барабанной перепонкой воздушную подушку. Когда давление в евстахиевых трубах возрастает, воздух напирает изнутри на перепонки с такой силой, что может разорвать их.)