Валентина(пряча магнитофон). Спокойно. Спокойно, Виталий Петрович. Не волнуйтесь, мы победим.
Виталий Витальевич. Пожалуйста, дайте послушать. Это мое право.
Валентина. Я убегаю. Спасибо.
Виталий Витальевич. Стойте!
Но она уже убежала.
Отец и сын стоят неподвижно.
Полукикин. Закрой дверь, сквозняк!
Сын закрывает дверь.
Выгнал, выгнал!.. Как ты мог?.. Зачем ты пришел?
Виталий Витальевич(зло). Я пришел сварить тебе борщ! (Направляется в сторону кухни.)
Полукикин. Я не нуждаюсь в твоей похлебке!
Виталий Витальевич(останавливается). Я бы мог разогреть тебе суп из пакетика, синтетическое пюре... но ты мой отец, и я варю тебе борщ, третий час, не отходя от плиты, варю тебе борщ!
Полукикин. И с упоением читаешь бездуховную пошлятину в блестящей обложке!
Виталий Витальевич. Это первое. А вот и второе. Когда я позавчера пришел на работу, мне каждый считал своим долгом показать газету... с твоим падением в яму... а шеф... он спросил меня, почему я без гипса. У нас редкая фамилия, папа. Я такой же, как ты, Полукикин!
Полукикин. Она была похожа на твою мать! Но ты никогда не поймешь этого!.. «Битлз» — моя духовная родина, Леннон — мой духовный отец. И я никогда, никогда не променяю свое первородство на твою чечевичную похлебку, на твой борщ... с жареным луком! (Начинает петь. По-английски.)
Виталий Витальевич(перебивая). Ты способен выключить газ?
Полукикин. Да, я способен. Я способен на многое, о чем ты даже не имеешь понятия.
Виталий Витальевич. Сметану возьмешь в холодильнике. (Уходит не попрощавшись.)
Виталий Петрович поет сызнова.
Без музыки.
Гордо. Решительно. Духоподъемно.
У него хороший голос. В молодости был еще лучше.
Спев — молчит. Приходит в себя.
Всему своя мера. Спокойней, спокойней!..
Виталий Петрович подошел к двери в кладовку. Прислушался. Постучал.
Полукикин. Федор Кузьмич, ты жив?
Пауза.
Все!.. Я один!.. Федор Кузьмич, ты жив, спрашиваю?
Дверь отворяется, из кладовки появляется Федор Кузьмич, старик с бородой и длинными волосами.
Федор Кузьмич. Жив, жив. (Кряхтит, потягивается.)
Виталий Петрович помогает Федору Кузьмичу выйти.
Полукикин. Прости, что так получилось. Кто ж знал, что он три часа будет борщ варить?..
Федор Кузьмич. Глаза... от света... отвыкли... а так ничего, ничего... Уже привыкают...
Полукикин. Столько в темноте просидеть... Прости, Кузьмич.
Федор Кузьмич. Да что темнота!.. Свет стоит до темноты, а темнота до свету... Всему свой черед. Я вот посидел в темноте маленько, ты мне дверь и позволил открыть. А три часа — разве срок по нашим летам, о часах ли нам думать, когда жизнь за спиной?
