Потом я продолжил: «Господин генеральный секретарь, мы не потому не доверяем друг другу, что мы вооружены; мы вооружены потому, что не доверяем друг другу. Прекрасно, что и мы и наши советники говорим о сокращении вооружений, но разве менее важно обсудить пути уменьшения недоверия между нашими странами?»
В месяцы, предшествующие нашей первой встрече с Горбачевым, я много думал о ней. Для человечества самым существенным является гарантия его выживания и выживания всей планеты. И тем не менее в течение сорока лет ядерное оружие держало мир под тенью ужаса. Наши сделки с Советами — и их с нами — были основаны на политике, известной как политика «взаимного гарантированного уничтожения», — поистине безумной политике[1]. Это самая безумная идея, о которой мне когда-либо приходилось слышать. Проще говоря, в соответствии с ней каждая сторона накапливала столько ядерного оружия, сколько было необходимо, чтобы уничтожить противника. А потому, если одна сторона вздумает вдруг атаковать, у второй окажется достаточно в запасе бомб, чтобы уничтожить врага в считанные минуты. Всего лишь нажатие кнопки отделяло нас от небытия.
В ядерной войне не может быть победителей, и, как я написал Горбачеву в одном из своих посланий, лучше, чтобы в ней не было побежденных.
В 1981 году, когда я занял президентское кресло в Белом доме, мышечные волокна американского военного мускула были настолько атрофированы, что наша способность успешно отразить возможную атаку со стороны Советского Союза была весьма сомнительна: истребители не летали, военные корабли не плавали, поскольку хронически не хватало запчастей. Наши лучшие сыны и дочери уходили с военной службы, моральное состояние добровольческой армии пришло в упадок; наше стратегическое вооружение — ракеты и бомбардировщики (основа наших сил сдерживания) — десятилетиями не модернизировалось. В то же время Советский Союз создавал свою военную машину, грозившую превзойти нашу на любом уровне.
Мне хотелось сесть за стол переговоров, чтобы покончить с этой безумной политикой «взаимного гарантированного уничтожения», но для этого Америке прежде всего нужно было увеличить свою военную мощь. Тогда мы могли бы вести переговоры с Советами с позиции силы, а не слабости.
Пока же наша военная мощь была далеко не на высшем уровне. В 1981 году мы разработали колоссальную программу по перестройке военной промышленности. Я же тем временем предпринял попытку — по большей части за счет спокойной дипломатии, — которая, по моим расчетам, должна была привести русских за стол переговоров.
