Осенний сон | страница 5



Бессмертный тип, подобию типам Шекспира. Заметьте главное! Он умер, не пережив свою идею!

ОДНА ИЗ БАРЫШЕНЬ

Мне кажется, Дон-Кихот любил красные розы. Не правда ли, барон?

ВИЛЬГЕЛЬМ

Улыбаясь далеко и безмятежно.

Пожалуй…

ВЕСЕЛЕНЬКАЯ БАРЫШНЯ

Почему-то его здесь зовут Гильом! Это ведь французское имя! Причем же тут Франция!

АНДРОСОВ

Вильгельм, Вильгельм – довольно долговязая история – Виллендряс. А правда ли, что в петербургском корпусе товарищи дразнили Вас уменьшительным «Виля»?

ВИЛЬГЕЛЬМ

Добродушно смутившись.

Да.

АНДРОСОВ

Да – Виля… А знаете, господа, ей Богу не анекдот, что у нашего милейшего Гильома-Виленьки отец настоящий немецкий кабан, когда нарежется пьян, то ставит его на колени перед доспехами предков и стегает арапником. Это не анекдот, ей Богу! Правда, барон Гильом?

ВИЛЬГЕЛЬМ

Внезапно вспыхнув, с укором, тихо.

Да, правда.

Возникает неловкий шум между дамами.

ХОЗЯИН

В негодовании – неопределенный звук.

АНДРОСОВ

Смеясь.

Никак не может ому простить высокоидейный отказ от военной службы! Серьезно но анекдот! (К Вильгельму). Ведь я верно рассказал – арапником?

ВИЛЬГЕЛЬМ

Борется минуту с самим собою, потом тихо, но очень внятно.

Арапником.

Очень неловкая пауза. Тамара и Дина умышленно гремят ложечками и чайной посудой.

ТАМАРА

Со страстным негодованием правды, почти плача.

Это прекрасно, барон Гильом. Это прекрасно, что Вы отказались от военной службы!

ВИЛЬГЕЛЬМ

И потом я не могу видеть крови и раненых.

ТАМАРА

С досадой и укором. Гильом!

ОРЛОВ

Когда меня единственный раз ударили, я того человека чуть не зарубил шашкой!

АНДРОСОВ

Да, и представьте, заметьте – самое занимательное в истории. Барон живет годы у своего отца – и но уйдет, и необыкновенно послушный мальчик.

ДИНА

Это уж как бы мученичество?

ВИЛЬГЕЛЬМ

Стал вдруг очень похож на сконфуженного немецкого юношу. Внезапно с осенней ясностью – смущенно и свято.

И там был кролик – я из за кролика – я боялся, что он потеряется и что ему будет худо в моих скитаньях. Я не мог уйти, пока он был жив.

Всеобщее некоторое замешательство.

ВИЛЬГЕЛЬМ

Я думал, все надо сносить, раз дано.

Нежно вспыхивает и закрывает на мгновение длинными пальцами своих больших, но слабых рук, лицо.

ТАМАРА

Зачем же сносить, когда бессмысленно!

ВИЛЬГЕЛЬМ

Тихо и покорно.

Может быть, я ошибался.

АНДРОСОВ

Тамаре.

Ах, не удивляйтесь и не негодуйте. Это высшая доброта и смирение, а мученичество – та же самая…

ВИЛЬГЕЛЬМ

Вскакивает, сжимая кулаки.

Вы скверный! Как Вы смеете так раздеваться при всех и раздевать других!