— Начальник, отпусти! — визжал Манафаров. — Да, мне Боженко продает, я все расскажу!
— Ну вот, совсем другой коленкор, — пробурчал Решетников, отпуская нос несчастного. Таджик осторожно дотронулся до пострадавшей части лица и захныкал: было больно.
— Так что ты сказал относительно Боженко? — напомнил опер.
— Он мне продает, — всхлипнул таджик. — Каждый день прихожу, беру по десять — пятнадцать граммов. У него товар проверенный, нормальный. Никогда не кидает.
Тут, конечно, у Решетникова имелись свои сведения. Как и любой поставщик наркотиков, цыган Боженко не имел ни совести, ни чести. И не упускал возможности обдурить тех, кто покупал у него героин или анашу.
— Так, уже прогресс. Поможешь Боженко взять?
Таджик съежился.
— Начальник, так меня же грохнут потом, если я его сдам…
— Кто тебя грохнет, хмырь, кому ты на фиг нужен? — презрительно спросил оперативник. — И вообще, тебе на нарах париться. Поможешь с Боженко — мы тебе срок скостим. Не поможешь… ну тогда будет у нас с тобой совсем другая история. Понимаешь, что я тебе говорю?
— Начальник, все понимаю, но и ты меня понимай. Меня же цыгане убьют. Они говорили сто раз — если что не так, пришьем и тебя, и всю родню…
Решетников тяжело вздохнул и смерил таджика брезгливым взглядом. Не толстый, но какой-то расплывчатый, этот тип не вызывал никакого чувства, кроме отвращения. И если бы не то, что через Манафарова можно выйти на более крупного дельца, оперативник давно бы уже отправил этого кадра в СИЗО. Взятого героина вполне хватало на то, чтобы закрыть таджика за сбыт в особо крупных размерах. И никто бы эту небритую дрожащую мразь отмазывать не стал — не того полета птица. Но Боженко — это персонаж поинтереснее, и его торговля измеряется отнюдь не граммами. И потому надо торговаться, уговаривать, давить.
— Манафаров, ты дурак? Когда это цыгане что-то могли, кроме как языком болтать? Лично меня уже раз пять на сборище баронов приговаривали к смерти. И ничего, до сих пор живой. И ты тоже будешь жить.
— Начальник, тебе хорошо говорить — ты мент. Кто тебя тронет?
— Не ной, гнида, — пропел опер почти что ласково. — Я тебе еще раз говорю: или ты помогаешь нам, или я сделаю так, что и в СИЗО тебе мало не покажется, а потом на зоне. У меня тоже на тюрьме связи есть, если ты не знал.
Манафаров икнул, громко шмыгнул носом и пролепетал:
— Что надо-то, начальник?
— Все просто, Манафаров! Сейчас позвонишь Боженко, договоришься у него взять дурь, потому что тебе не хватило. А потом мы с тобой вместе поедем в гости. И не кривись. Если хочешь жить — будешь делать так, как я говорю. Понял? — Решетников навис над барыгой, как грозовая туча.
