Картина представлялась такой привлекательной триумфальности, что не хотелось делать логических и исторических исследований.
Дня три говорили об этом подвиге, и когда встречались немцы, кричали им:
– Ну, как поживает ваша мамаша? Высохла ли она, и отклеилась ли дощечка?
– Какая дощечка? Это у тебя в голове бревно.
– Да, да, говори! Мамаша-то прилипла, так со скамейкой, поди, и ходит.
Немцы не понимали, сердились и начинали драку.
Однажды Грише показалось, что во вражеской компании прошла и его знакомая. Больших немцев не было, шли только дети и она с ними. Навстречу им попался верхом Евгений Павлович Масловский, гостивший у члена, дяди Обклаши; немецкая банда что-то ему крикнула хором, он придержал лошадь и повернул обратно за пасторской семьей. Значит, там был кто-нибудь, кроме детей, потому что иначе зачем же приезжему корнету было ехать за той компанией? Грише стало слегка неприятно почему-то, но он сейчас же возобновил занятие, от которого отвлекла его эта встреча – строгать какую-то палку.
Вечером за чаем он опять смутился, думая, что домашние говорят именно о Залесской, хотя ничто не указывало на это точно. Говорила больше мать и тетка, отец только изредка вставлял замечания, которые, казалось, еще больше воспламеняли говоривших.
– Я страшно боюсь, что она разлетится к нам с визитом. Нельзя будет её не принять, обидеть почтенное семейство. Конечно, у нас мало общего, но всё же мы знакомы, и мне бы не хотелось никаких ссор.
Отец, желая всё успокоить, представлял резоны, что летние знакомства не есть знакомства, ни к чему не обязывают, что данная особа, вероятно, долго не засидится, что она, если будет делать визиты, то сделает их всем, так что при таком уравнении никому не будет особенного позора и неловкости. Но г-жа Кравченко не сдавалась.
– И на лето неприятно иметь всякую канитель. У Олилы теперь гостит Евгений Павлович, наверное, эта цаца с места в карьер примется за него!
– Ну, что тебе за дело до чужих молодых людей? Не поручен же тебе этот офицер!
– Ноу меня у самой дети: какой пример для них!
– Дети ничего не поймут.
– Напрасно ты думаешь! И я не могу у себя в доме терпеть такую грязь.
– Ну, как хочешь. Тогда скажись больной и не принимай её, а потом не отдавай визита, – так знакомство и прекратится.
– Но я не хочу обижать Гросманов.
– Тогда прими ее.
– Я и этого не хочу.
Г. Кравченко махнул рукою и умолк, как вдруг раздался голос Гриши:
– Мама, вы о Зое Петровне говорите?
