Тут, наконец, открылись двери равелина, арестантов вывели наружу, и они бросились к длинному забору, выкрикивая поименно близких своих.
Борис Степанович сразу же заметил Ниночку. Бросившись к ограде, просунул руку меж прутьями решетки. С другой стороны к нему тянула тоненькие пальчики Ниночка. На краткое мгновение — и то уже победа! — их руки соприкоснулись. Нежнейшая изо всех ласк, которой были они награждены за долгие месяцы ожидания и неизвестности, счастье, превратившее их в немые существа, безъязыкие.
Первым очнулся Тугай.
— Какая ж ты красивая, — он глядел на Ниночку, словно была та обитательницей иного мира, иных звезд. — Я никогда бы и подумать не посмел, что можно любить ангела…
Ниночка вжалась лицом в решетку. Осенний ветерок играл ее длинными черными локонами.
— Какой же ты бледный сделался, Борюшка, — прошептала она едва слышно, с трудом сдерживая подступающие рыдания. — Неужто ж вас на свежий воздух не выводят?
— Каждый день по часу гуляем. Да мы и не больно-то тоскуем по солнцу. Нам его в Сибири еще достанет. Говорят, там летом жара нестерпимая просто.
И они вновь замолчали надолго, только все глядели друг на друга, не слыша вокруг себя ни плача, ни криков, ни разговоров других арестантов — их обволакивала тишина измученной тоски, и в этой тишине не было уж места ни для кого на свете.
— Это правда? — спросил Борис вдруг спустя томительные минуты, в биении которых на часах вечности он жадно вбирал в себя волшебный образ Ниночки, чтобы навсегда схоронить его в своем сердце, чтобы жить потом в одиночестве тайги воспоминаниями о ней. — Неужто правда, что княгиня Трубецкая собралась вслед за мужем на каторгу?
— Да, Борюшка. Не она одна разрешение испрашивала, многие. Я — тоже, любимый.
— Во имя милосердия Божьего, нет! — Тугай намертво стиснул прутья ограды. — Ниночка, ты жить должна, а не хоронить себя заживо!
— Я принадлежу тебе, Боря!
— Только до той поры, пока я еще человек. Все и так уж миновало, Ниночка. Завтра или — самое позднее — послезавтра, когда царь пожелает, я превращусь в одну из мертвых душ. — Тугай прикрыл глаза. Голос его предательски дрогнул. — Давай уж попрощаемся сегодня. Постарайся забыть меня. Уговори себя, что и не было-то меня никогда… Ниночка, ты не приходи ко мне больше. Ты принадлежишь жизни…
Она умоляюще вскинула на него глаза.
— Позволь мне обвенчаться с тобой, Борюшка. Я хочу носить твое имя.
— Имя преданного анафеме! Да тебе вослед плевать все будут, кому не лень, если ты назовешься им! Перед твоим носом захлопнутся двери всех приличных домов!
