Нина собирала разбродившиеся мысли, обрывки каких-то воспоминаний. Внезапно девушка закашлялась, зашлась в кашле истово. Запах, до чего же резкий, неприятный. Ниночка повернулась к столику. Так и есть. Стоят в вазе величавые, гордые лилии, вонючки новомодные французские. К чему, зачем? Она так не любит их. А вот ведь стоят в огромной дорогой вазе, равнодушные и величественные в своей царственной красоте. Внезапно девушка почувствовала к ним вражду и отвращение.
«И что ставят? — подумала в крайней степени раздражения. — Будто не знают, что я их ненавижу».
В комнату величаво вплыла графиня Кошина. Все такая же элегантная, все так же изящно убраны волосы. Вот только руки беспокойство выдают, платье перебирают, а на коже их когда-то белой да гладкой появились темные пятна.
Она присела на стул рядом с диванчиком, на котором куталась в теплый плед Нина, и загадочно протянула:
— Ах, до чего же лилии хороши…
— И зачем вы мне их ставите, маман, знаете же, что я их не люблю, — устало отозвалась Ниночка.
— Ах, моя дорогая, да знаешь ли ты, кто привозит их сюда каждый второй день, кто справляется о тебе постоянно?
Ниночка удивленно вскинула на мать глаза.
— Ты даже не спрашиваешь, кто, — полутаинственно, полуобиженно проговорила графиня Кошина.
— Да я и знать не хочу, — девушка повернулась лицом к камину, и жаркие язычки пламени околдовали ее взгляд. Синие струйки облизывали толстые поленья, потом занимались золотистым жаром, и пламя весело гудело в трубе.
— А я так думаю, что тебе очень даже интересно будет узнать, кто так о тебе справлялся. И такой любезный, такой обходительный, так вежлив и благороден.
— Оставьте, маман, — небрежно пожала плечами Ниночка, страшно раздосадованная так неприятно закрутившимся разговором. — Мне сейчас вовсе ни до кого.
— Ах, Ниночка, ты никогда не думала о нас с папенькой, ты всегда делаешь все по-своему, — сокрушенно вздохнула мать. — Боренька, нет-нет, я о нем ничего плохого сказать не могу, но ведь он погубил тебя. Что ты с ним будешь делать? Ехать в Сибирь и быть женой каторжника? И отцом будущим детям твоим каторжник будет? И как он смел выступить против государя, как смел он так погубить всю твою будущность…
Ниночка в ужасе и изумлении неприкрытом смотрела на мать — с чего это она вдруг так говорит?
— Я не понимаю, маман, — нахмурилась девушка. — Вы, что, меня уже второй раз просватали? И за кого, позвольте-ка узнать?
— Да за самого флигель-адъютанта нового государя!
