— Никого. Пятеро лишь будет повешено.
— И этот царь еще в церковь ходит, не боится, что купол ему на голову обвалится вместе с гневом Господним!
— Разве вы тоже не замышляли убить его?
— Нет. Мы лишь хотели сместить его и провозгласить конституцию. Ну, как французы… Свобода, равенство, братство. Неужели же это преступление?
— Это — утопия, Борис Степанович.
— О, Господи, но мы же все, все — люди! А человеку свойственно ошибаться!
— Но что такое человек в России? Вы собирались оседлать слепую, глухую и параличную конягу по кличке Свобода. За это вас и наказали.
— Дайте же мне перо и бумагу, майор, — Тугай присел за маленький деревянный стол. — Я должен написать царю. Плевал я на его милосердие медленного умирания! Я не хочу в тайгу. Уж лучше быть повешенным с теми…
Булганов молча кивнул головой и ушел. Впрочем, минут через десять вернулся с бумагой.
Приговор тайного совета государя озадачил все европейские державы. Так мало приговоренных к казни, — придворные политики, знавшие толк в мести, были на этот раз здорово удивлены. Их восхитило великодушие императора российского, помиловавшего большую часть мятежников и пославшего их «всего лишь» на каторгу. Дипломатическая игра Николая I в шахматы политики пожинала свои плоды. Столь благородный царь был желанным партнером для всей Европы. Неужто в России и впрямь повеяло современным, вольнолюбивым ветерком? Приговор от 12 июля 1826 года казался лишним доказательством этого.
Двадцать лет каторжных работ в Сибири… Оно, конечно, таежные земли — дичь ужасная. Летом там под сорок градусов жары, а зимой — и все семьдесят градусов мороза будет. Немыслимо, но и это вытерпеть можно. Да ладно, живут же в гигантских лесах, в торговых факториях, возведенных еще Строгановыми, богатейшими предпринимателями мира, открывают же солдаты и казаки все новые области. Вот и пускай сотня горячих головушек из заговорщиков там поживет. Остынут, небось. Воистину, царь-батюшка великодушен без меры, одно слово, отец своему народу!
И только сами приговоренные знали, что их в действительности ожидает в Сибири. Все они, князь Трубецкой, Волконский, да и остальные, повели себя подобно Тугаю, написав прошения государю и потребовав себе смертной казни.
Во дворце графа Кошина, казалось, навсегда поселился леденящий душу ужас. Марина Ивановна, мать Ниночки, без конца плакала в своих комнатах. Павел Михайлович заперся в библиотеке, не желая никого видеть, не желая ни с кем говорить. А Ниночка… Ниночка велела закладывать экипаж, распорядилась, чтоб нянюшка Катерина Ивановна готовилась паковать кофры, а кучеру Мирону сказала:
