Как будто над горячим летним днем надругалась ледяная буря бескрайней тайги. Дрожь пробрала всех, кто слышал тот приговор. Майор Булганов закусил губу. Борис Тугай непонимающим взглядом воззрился на царского курьера.
— Двадцать лет Сибири… — проговорил он тихо.
— Его императорское величество по доброте своей великой…
— По доброте? — срывающимся голосом внезапно выкрикнул Тугай. — По доброте?
Все вздрогнули от неожиданности. Видение покрытых льдом глубоких рек, завывающей снежной бури, голодных волчьих стай и непроходимых лесных чащ отступило.
— По доброте? Тогда почему ж он не убьет меня сразу? Почему хочет убивать долгих двадцать лет? Ни с чем не сравнимая жестокость! Майор Булганов, дайте мне перо и бумагу. Я буду писать государю. Я попрошу его расстрелять меня! Двадцать лет Сибири! Никогда, никогда! Да я скорее проломлю себе голову о стену!
— Успокойтесь, Борис Степанович! — Булганов провел дрожащей рукой по лицу. — И в Сибири можно жить.
— Да знаете ли вы, что такое жить в Сибири двадцать лет?
Булганов молчал. Еще никого он не видел воротившимся из тайги, за исключением нескольких монахов, торговых караванов и солдат. Сосланные же в Сибирь исчезали в бездонном омуте сибирском, как будто были они лишь каплями дождя.
— Я требую, чтобы меня расстреляли! — вновь выкрикнул Борис. — Это не милосердие, это изощренная дьявольщина какая-то! Будь проклят этот убийца!
— Я передам эти слова его величеству, — с тихой угрозой в голосе промолвил Сабуров. — Какая черная неблагодарность! Вам даруют жизнь, а вы проклинаете государя за его доброту.
— Коли уж есть Господь на небесах, — дрожащим голосом произнес Тугай, — он непременно в один прекрасный день, Сабуров, отправит вас гнить в Сибири.
Дознаватель побледнел от гнева, повернулся к Тугаю спиной и торопливо покинул камеру. Майор Булганов кивнул солдатам. И они, и курьер были рады поскорее покинуть каземат. Им и так еще предстояли два невеселых часа обхода. Курьер обязан был зачитать приговор всем содержавшимся под арестом заговорщикам, а лейтенант Тугай попался ему первым по счету.
— А что другие? — спросил Тугай, оставшись наедине с Булгановым. — Трубецкой?
— Сибирь.
— Волконский?
— Сибирь.
— Муравьев?
— Сибирь.
— Лунин?
— Сибирь.
— Бестужев-Рюмин? Каховский? Пестель? Рылеев?
— Приговорены к смерти через повешение.
— Счастливцы! — Тугай привалился к стене. — Но… повешение… — едва слышно прошептал он через минуту.
— Да…
— А кого ж расстреляют?
