— Ниночка, — прошептал он. — Ниночка, зачем ты пришла? Ты должна позабыть меня.
— Я обещалась тебе! — выкрикнула она. Выкрикнула сквозь слезы, что душили ее, выкрикнула что есть мочи, иначе он не понял бы, не понял ее! — Я всегда буду с тобой.
— В этом более нет уж никакого смысла, Ниночка, — Тугай вжался лицом в чугунную решетку ограды. Караульный прошел мимо, украдкой покосился на арестованного. — Завтра начнется судебное разбирательство. Они прикажут казнить нас. Царю не ведомо сострадание. Мы все погибнем с честью. Мы ведь хотели добра России. Добра! Только добра!
Они смотрели друг на друга, тянули руки, еще, еще немного. Еще… смехотворное расстояние, вершков десять, не более, а кажется, что переговариваются друг с другом, стремясь дотянуться, с двух далеких, нестерпимо далеких звезд.
Бориса и Ниночку поглотило молчание, безысходное, безвыходное, отчаянное, и лишь глаза говорили, превратившись в крик, лишь губы дрожали, но молчали, а глаза выплакивали всю немую боль сердца.
В четырех метрах от них стояла княгиня Трубецкая в длинной своей собольей шубе и беседовала с мужем тем тоном, коим принято разговаривать на балах в Зимнем дворце.
— Я горжусь тобой, — громко, прекрасно артикулируя слова, говорила она. — Трубецкие всегда были героями. Что бы ни случилось, любимый, уповай на небеса и Господа Бога. Когда-нибудь Россия обретет свободу, и тогда уж она вспомнит о тебе.
— Никаких вольнодумных речей на свидании не дозволено! — рявкнул офицер караула. Он ходил за спинами женщин и внимательно прислушивался к беседам. — Я велю прекратить свидание! Дозволен только личный разговор, милостивые государи!
— Нет, нет, государь не позволит казнить вас! — расплакалась Ниночка. — Папенька был у него. Император хочет стать добрым государем своему отечеству.
— В России еще никогда не было доброго государя, — мрачно возразил Борис. — Так с чего бы вдруг Николаю Первому меняться в лучшую сторону?
— Он планирует реформы в обществе.
— Реформы в России всегда кровью пишутся. Но мы рады, что в сих чернилах есть и капелька нашей крови.
— Никаких вольнодумных речей! — вновь выкрикнул капитан.
— Да оставь ты нас в покое! — огрызнулся один из узников. — Перед смертью мы вольны говорить все, что захотим! Да здравствует свобода!
Над крепостью повисла гробовая тишина. И тут княгиня Трубецкая повторила во весь голос:
— Да здравствует свобода!
Капитан в ужасе взглянул на нее. Все замерли, ожидая, что вот оно, прозвучит сейчас страшный приказ прекратить свидание, очистить крепостной двор. Караульные взяли ружья на изготовку. Но капитан молчал. Он торопливо отвернулся от княгини и, подойдя к крепостной стене, закурил сигаретку. Снег все валил и валил, капитан поднял воротник шинели повыше, как будто хотел укрыться то ли от колких пощечин ветра, то ли от слов Трубецкой схорониться.
