Они пригубили отличное вино из захваченного еще под Лемумбергом богатого королевского обоза.
- Полковник, - вдруг спросил герцог, - ты никогда не пробовал ставить себя на место вражеских солдат и офицеров?
- Ты это к чему, твое высочество?
- Это они сейчас враги, а придет время - станут моими подданными. Эта война на самом деле, по сути, битва старого и нового. В какой-то мере - даже гражданская, где свои уничтожают своих. У нас только один враг - подлец Лоусвилл, но не обычные люди, которые по тем или иным причинам вынуждены служить злыдню.
Барон Стоджер задумался над таким видением этой войны. Но долго размышлять Кирилл ему не позволил:
- Есть еще один существенный фактор, который заставляет нас очень бережно относиться к нашим воинам.
- Какой, твое высочество?
- У нас в составе армии, впрочем, вероятно, как и везде на Наташке, большая половина бойцов женщины. Но вот существенное отличие от других войск - очень много бывших монашек, - герцог вдруг широко улыбнулся. - Так вот, друг мой, хочешь, верь, хочешь, нет, но подавляющее большинство из них нынче беременны.
- Н-да? - удивленно-радостно вскинулся подполковник - рождение детишек, пусть даже и чужих, было для всех в Европе праздником. - А откуда информация? Хотя... - барон сам понял, что вопрос в данном случае некорректный.
А Кирилл с удовольствием и некоторой грустью вспомнил маленькое событие недельной давности, после чего и дал принцессе задание разобраться с этой темой.
Баронесса Бахметьева, уже чуть ли не месяц не ночевавшая в постели герцога, зашла в малую трапезную в самом конце ужина в - с ума сойти! - вечернем платье, прекрасно подчеркивающем все особенности ее ладной фигуры. Явно чем-то обрадованная Гражина чуть ли не официально в полном соответствии с этикетом испросила аудиенцию. Кирилл, конечно же, немедленно указал ей на вход в кабинет. Пропустив даму вперед, хотя по своему статусу монарха и суверена должен был идти первым, закрыл за собой дверь и, без всяких прелюдий обняв со спины, принялся, запустив руки в вырез платья, ласкать ее тяжелые груди:
- Я по тебе соскучился.
Баронесса, однако, аккуратно высвободилась, повернулась и, чуть подтянув пышные юбки, опустилась перед ним на колени:
- Прости меня, мой герцог, если сможешь, и... благослови.
Весьма удивленный Кирилл, только было собравшийся вновь запустить руки в декольте, отдернул их, как будто обжегся, поднял женщину, усадил в кресло и приподнял за подбородок склоненную голову:
