Но когда Peacock узнал о моем приключении, стал серьезным и произнес:
— О, вы добыли чего-то гораздо более ценного, чем гуси и утки, то есть уверенность в собственном хладнокровии, которое гласит: «страх страхом, а мысль — мыслью»!
Старый англичанин был прав.
Поэтому уже во время ужина, я совершенно успокоился.
Но с той поры, очень хорошо помню те песчаные пятна на болотах и некогда им не доверяю. Предпочитаю шлепать по воде и грязи, путаться ногами в густой и колючей болотной траве, чем ступать по чистым, но таким коварным и предательским пескам.
Хорошей наукой стала для меня эта западня на Ит-Куле.
После возвращения на Шира и проведя там несколько дней, обрабатывая Иткульские наблюдения, мы с профессором Залеским двинулись в степи, куда нас пригласил богатый татарин Юсуф Спирин, владеющий громадными табунами лошадей.
Это был совершенно необразованный, простой, но сказочно богатый кочевник. Жил он со своей многочисленной семьей в шатрах, которые переносил с места на место по мере того, как табуны съедали траву в той или иной части степей, между озерами Шира, Иткуль и Шунет.
Он пригласил нас в гости, говоря, что ему очень польстит пребывание ученых людей.
Он прислал за нами добрый возок, запряженный в тройку больших и красивых коней. На козлах сидел работник, молодой, красивый и веселый татарин Алим. Когда мы уселись, он взглянул на нас, уселся на свое место, стегнул коней длинным, сплетенным из ремешков, кнутом и дико крикнул.
Нам показалось, что кто-то вырвал из-под нас возок. Едва мы успели ухватиться за поручни, чтобы не выпасть. Кони взяли с места полным галопом и помчались через степь, подгоняемые пронзительными криками дикого кучера и ужасным хлестаньем бичом. За один час мы одолели двадцать два километра.
Мы увидели несколько шатров из серого войлока. Тут же в степи паслись бараны и коровы для повседневного домашнего пользования. Все же основные стада и табуны были далеко, за хребтом Кизыл-Кая.
На горизонте чернели низкие шестистенные юрты из сосновых бревен, окруженные высокими стенами из глины.
Это были так называемые «аулы», в которые богатые татары проводят зиму.
Спирин со старшим сыном Махметом встретил нас перед своим шатром-юртой, в которую нас проводили с низкими поклонами и благословением от имени Пророка. Внутри юрта была прекрасно обставлена. Земля была застлана толстым слоем войлоков, с набросанными сверху толстыми пушистыми коврами, изготовленными руками трудолюбивых бухарских и сартских женщин. Мягкие шелковые занавеси покрывали стены юрты изнутри, как и потолок, а громадные шелковые подушки и матрасы приглашали отдохнуть. Вдоль стен стояли большие сундуки и маленькие шкафчики, окованные серебром и украшенные бирюзой, ляпис-лазурью и малахитом. Оловянные, медные и серебряные миски, стаканы, тарелки и блюда поблескивали на висячих полках. Напротив входных дверей, на стене, в тяжелой серебряной раме висел священный стих из Корана, а рядом в деревянной раме — портрет Шейх-Уль-Ислама, наивысшей духовной особы Магометан. Между двумя богато окованными серебром шкафчиками стояло что-то вроде мольбертов, на которых с помощью колышков были развешаны ружья, револьверы, сабли, палаши и короткие сабли или ятаганы, прямые как стилеты или изогнутые, как косы или серпы.
