Юрий спрыгнул с верстака и пошел к выходу. Не хватает еще, чтобы его жалели! В жалости всегда есть что-то оскорбительное. Едва открыл он дверь, в лицо хлестнули с размаха вихри колючего песка. И все же не вернулся, сел на верхнюю ступеньку маршевой лестницы. Шторм свирепел. Иногда, в разрывах между песчаными вихрями, далеко в море вспыхивала то белой, то красной искрой «мигалка». Казалось, огонь бакена вскрикивает о помощи. Таким же одиноким и жалким почувствовал себя и Юрий. И ему тоже захотелось позвать на помощь.
В падавшем с вышки оранжевом от рыжих песчаных вихрей свете он увидел вдруг Зину. Она шла к буровой, закрывая ладонями лицо и боком пробиваясь сквозь шторм.
«Мириться пришла, — мстительно обрадовался Юрий. — Дорого же это тебе обойдется!»
Он вернулся поспешно в буровую. Зина вошла следом за ним. Шторм втолкнул ее, и она, спотыкаясь, добежала почти до ротора. Протерев пальцами запорошенные глаза, девушка, не сказав ребятам ни слова, поднялась торопливо в культбудку. Леха посмотрел вопросительно на Юрия. Тот сделал каменное лицо и опять сел на верстак, вызывающе покачивая ногой. Леха подошел к нему вплотную и, стараясь перекричать грохот бурового станка, крикнул жалобно:
— Юрка, не мучь ребенка! Проси прощения… Видишь, как она вокруг тебя на бреющем!..
— Отстань! — зло отпихнул его Коляструк.
Леха свирепо погрозил ему кулаком, повернулся и увидел Зину. Она стояла на лестнице культбудки и что-то кричала. Но чугунное громыхание ротора, лязг цепных передач, всхлипы насосов и гудение дизелей заглушили ее слова. Она крикнула еще раз, а Леха чуть раньше выключил рубильник. Все вздрогнули от внезапной тишины и от слова, которое крикнула Зина.
— Несчастье!
— Какое несчастье? С кем? — подскочил к ней Леха.
— Со всеми нами. Нашу водяную цистерну шторм песком засыпал. Мы без пресной воды, — торопливо сказала Зина.
Запасы пресной воды хранились на острове в автомобильной цистерне. Все молчали. Удивленный неожиданной остановкой станка, вышел из дизельной Коля Губер.
— Ловко! — присвистнул Леха. — Когда теперь «Прибой» придет — неизвестно. И радио не работает. Не дышит твой «Урожай», Коля?
Губер виновато вздохнул и стал вытирать лицо замасленной ветошью.
— Песня без слов, — глядя на него, мрачно сострил Леха-москвич. — Батюшки мои! «Ни побриться, ни попить». Положение хуже робинзоновского!
— Брось петрушку ломать! — раздраженно одернул его Коляструк и повернулся к Зине. — Как это засыпало? Разве нельзя откопать?
