— Не надо через площадь.
Но мама не останавливается, и я зажмуриваю глаза, чтобы не видеть пустого пространства вокруг, однако тотчас широко открываю их и весь сжимаюсь от внутреннего напряжения, потому что мы приближаемся к черной тени.
— Мама, — я почти плачу, — не надо через тень, не надо.
Я упираюсь изо всех сил, и маме приходится тянуть меня за руку, ей тяжело.
— Да что же ты там еще выдумал? — улыбается она.
— Там полоска такая из огня, я не хочу туда.
— Какая полоска, какой огонь?
— Вон — около тени.
— Да нет там никакой полоски, — успокаивает мама.
Но все же она сворачивает в сторону, мы идем вдоль этой тени, совсем близко, я хорошо различаю огненную полосу и вздрагиваю, когда вижу, как большая тень вдруг поглощает мою и я оказываюсь внутри огненной черты. К дому доктора нужно идти как раз по теневой стороне, другой дороги нет, но я успокаиваюсь, потому что ничего со мной не происходит, даже когда моя тень целиком скрылась в тени домов. Дверь отворяется внутрь. Мама идет по темному коридору впереди меня, я первое время ничего не вижу и поэтому сразу не могу разобрать, кому принадлежит этот грозный настораживающий рев, который я слышу. Лишь через некоторое время, когда мои глаза наконец привыкли к этому освещению, я вижу, что это дети. На скамьях вдоль стены сидят мамаши с малышами на коленях. В другом конце коридора распахивается дверь, и на пороге появляется женщина, она прижимает к груди девочку. Та орет благим матом. Я вижу ее окровавленное лицо, рот и думаю: она умирает, но в этой мысли есть что-то успокаивающее, а поэтому я не понимаю, отчего другие дети поднимают рев при виде капающей на кафельный пол крови.
— Ты ведь большой мальчик, Маартен, и не станешь плакать, — обращается ко мне мама.
— Не буду. — Я отвечаю насупившись, потому что мне не хочется, чтобы мама сажала меня на колени.
Плакать после того, как мы прошли через площадь и ничего страшного не случилось, я просто не могу. Мне странно видеть этих плачущих детей. Ведь они такие же, как и я, но кажутся намного меньше, и я словно башня возвышаюсь над ними, хотя меня, единственного, и не посадили на колени. Звенит звонок, и женщина, которая в очереди была первой, проходит в кабинет. Ребенок визжит и брыкается. Первое время, как за ними закрылась дверь, нам ничего не слышно, потом раздается истошный вопль, потом плач и еще вопль. Немного погодя мамаша появляется в дверях с девочкой на руках. Ее лицо почти полностью закрыто огромным ватным тампоном, который постепенно становится красным.
