— Я знаю. Мне этим все уши прожужжали.
— Как она?
— Отлично. Двое чудных ребятишек, мальчик и девочка.
— Она когда-то превосходно играла на фортепьяно.
— Да. Она ушла из консерватории, потом некоторое время работала в какой-то конторе, но играет до сих пор хорошо.
— И Гайдна? Когда-то она им очень увлекалась.
— Нет. Сейчас она все время играет Брамса… в общем, довольно часто. Она замечательно играет, я бы никогда не смогла так. Жаль, что она бросила занятия. Захотелось, видите ли, замуж. Дурацкая какая-то причуда — замуж. Я никогда не соглашусь на замужество. Без регистрации — еще туда-сюда. А расписаться — значит добровольно надеть на себя ярмо, мучиться весь век с одним и тем же.
Темп речи у нее выше, чем у сестры. Сама она более бойкая, движения более резкие. Я словно вижу перед собой ее сестру, мелькают ускоренные кадры, и это раздражает меня. Но она превращается в Марту, стоит ей лишь опустить глаза, я жду этих мгновений, и мое раздражение на короткий миг сменяется блаженством. Якоб знает, чтó предложить своим гостям — я пью «Оппенхаймер Шпэтлезе»[2]. Похоже, однако, я уже начинаю выходить из своей нормы. Мне кажется, постепенно исчезает разница между нею и ее сестрой, будто передо мной Марта, и я весь во власти ее блаженного очарования.
— Ведь невозможно на всю жизнь стать счастливым только с одним человеком.
— А это обязательно, — спрашиваю я, — стать счастливым?
— Ну конечно, а как же иначе?
— Я не представляю себе, что такое — быть счастливым. Для меня очень важно, и я уверен в этом, уметь как можно больше вбирать в себя слухом, зрением и обонянием, чтобы мои органы чувств меня никогда не подводили.
— Что ты имеешь в виду?
— Как-то весной этого года я брел по некошеной обочине. Трава стояла высоко. И вот вижу — пестрая варакушка устроилась на длинном стебле осоки. Я мог отчетливо разглядеть ее. Обычно только слышишь, как она заливается где-нибудь, скрытая от глаз. Необычно и странно было видеть, как она поет. Ее клювик широко раскрывался, но звук не был мне слышен. Он оказался исключительно высоким для моего слуха. И в этот самый момент мной овладело чувство глубочайшего разочарования по поводу несовершенства наших органов чувств.
— А я могу услышать, как поет варакушка?
— Ну конечно, только постарайся понять, к чему я все это говорю. Человек постоянно живет в прошлом или будущем, никогда — в настоящем, в сиюминутном. Мгновение должно обрести масштабность, тебе необходимо научиться видеть, что утром тени иные, чем при полуденном солнце, слышать, что осенью насекомые жужжат не так, как весной, ощущать, что вино из бочки имеет другой вкус, чем вино из бутылки.
