И все же полковник был не так прост, чтобы признать свое поражение. Ему казалось позорным отступить после единственного взгляда в глаза. Кто видел смятение его духа? Кто, кроме него, мог разглядеть в Глефоде нечто, перед чем ему пришлось склониться? Никто — а значит незачем объявлять об этом во всеуслышание. В конце концов, внешне Глефод — все тот же нелепый человечишка, все тот же неудачник, которого всю жизнь покрывал отец. Могущество тайной полиции посрамлено, но лишь подспудно, в глубине души — и остается масса способов обстряпать все прилично, без потерь для репутации.
Конкидо прибег к ним, хотя мысли его уже начали путаться.
— Глефод, — отпустил он капитана и пригладил измятые лацканы на его кителе. — Глефод, я прошу прощения. Я погорячился. Давайте обсудим все, как взрослые люди. Есть кое-что пострашнее хватания за одежду. Я ведь могу покалечить вас, капитан…
— Калечьте, — спокойно сказал Глефод, и тон его странно контрастировал с беспомощностью.
— …или убить…
— Убейте.
— …но я еще не решил, хочу ли терять такого хорошего и верного офицера, — закончил полковник.
— Я не хороший и не верный, — сказал Глефод. — Я просто делаю то, чему меня учил отец.
— Отец, — повторил Конкидо. — Ах, этот отец! Скажите, Глефод, а маршал учил вас справляться с этим?
Сказав так, он отступил на шаг и достал из кармана револьвер из вороненой стали — аргумент убийственный, но верный.
— Сесть! — скомандовал он, и Глефод сел на диван. — Встать! — и Глефод поднялся. — Сесть-встать, сесть-встать! Вы сумасшедший, Глефод? Вы боитесь смерти?
Глефод молчал.
— Конечно, боитесь, — продолжил полковник, — хотя вы и полный дурак. Сколько будет восемьсот тысяч разделить на двести тридцать два? Вы считаете, что арифметика здесь недействительна? О да, у вас есть храбрость, есть честь и мужество, это прекрасные вещи! И вы ужасно хотите быть верным, вы романтик, герой, венец творения?! Вы ничтожество, капитан, я убью вас. Закройте глаза! Откройте! Не надо на меня так смотреть!
Но настоящий Глефод продолжал глядеть на него из глаз капитана, и тут полковник окончательно утратил равновесие. Ему не помогли секретные файлы, угрозы, не вывела из тупика лесть. Оставалось лишь нажать на курок, однако даже это работало против полковника. Он страстно желал убить Глефода, но подлинный капитан был неуязвим, и эта неуязвимость, невозможность испачкать, подчинить себе — сводила с ума. Вот почему после минутной борьбы Конкидо навел на Глефода револьвер, взвел предохранитель, однако вместо того, чтобы выстрелить, вновь принялся убеждать, горячо, искренне и отчаянно, словно бы желая так или иначе навязать свою власть, заставить принять свою веру.
