Судя по перекошенной физиономии соседки, именно так и было на самом деле. Зарембо выдержал короткую паузу и приказал:
– Марш в квартиру. И чтобы я вас больше не видел, пока не уедем. Когда будем уезжать, позвоню ремонтникам, чтобы вам телефон починили. Потом можете звонить уж кому вы там захотите. А будете сейчас здесь маячить – упеку в тюрьму. Вы знаете, что такое внутренняя тюрьма ФСБ?
У людей вроде этой тетки есть очень полезная черта. От перспективы оказаться «в застенках кровавой гэбни» у них начинают громко вибрировать поджилки. И они почитают за лучшее исчезнуть, чтобы потом юродствовать с безопасного расстояния. Тетка, состроив возмущенное лицо, скрылась за дверью, это резко уменьшило уровень шума на лестнице, и я наконец-то смог вернуться к прослушиванию квартиры.
Идею насчет того, что надо как-то оповестить Петра, зловредная тетка все-таки не забросила. Судя по звукам, она стала колотить ему в стену чем-то твердым. Вот ведь упрямая! С другой стороны, возможно именно ее стук стал той самой добавкой к какофонии, которая заставила-таки звукача оторваться от своей драгоценной песни.
Я услышал шаги. Они приближались к дверям. Я кивнул Зарембо и изобразил пальцами шагающие ноги. Он продолжал звонить. Когда шаги оказались совсем рядом, я показал пальцем на дверь. Зарембо прекратил трезвонить. Я прислушался к тишине, наступившей в квартире. Шагов больше не было – Петр, скорее всего, просто стоял в прихожей. Я повернул регулятор громкости на приборе. Песня стала громче, но вместе с ней я услышал дыхание Петра. Оно не было обычным – прерывистое, рваное, преувеличенно громкое. Прошло несколько секунд, и я наконец-то сообразил, в чем дело.
– Кажется, он плачет, – прошептал я. Зарембо удивленно вскинул брови.
– Что вам от меня нужно? – раздался голос из-за двери. И в этом голосе совершенно отчетливо слышались слезливые нотки.
– Петя, это Степан Иванович. Открой дверь, – мягко попросил Зарембо.
Я ожидал, что звукач откажется выполнить просьбу, станет сопротивляться каким-то образом, но тот и не подумал этого сделать. Громко щелкнули замки, и я едва успел снять с двери присоску микрофона.
Петр выглядел просто ужасно. Растрепан, только в трусах и майке, плечи поникли, лицо бледное и покрыто грязными разводами от слез. Губы Петра дрожали.
– Что вам от меня нужно? Оставьте меня в покое, пожалуйста! – заныл он.
– Что с тобой? – спросил Степан Иванович.
Петр обреченно взмахнул рукой.
