Мэй Уолз никогда раньше не видела своего мужа таким разговорчивым и таким раздраженным.
— Я знаю, что мы сделаем, — сказал он. — Мы сегодня же уложим вещи и уедем на неделю в Йосемит. Мы ж собирались поехать туда в конце лета. Почему не поехать сейчас? Я съезжу и скажу ему, вместо того чтоб звонить. Это будет достаточно вежливо. Он поймет. Ему же так лучше. Я скажу, что девочки давно мечтали попасть летом в Йосемит, а теперь им уже невтерпеж стало, и мы решили на сей раз угодить своим детишкам.
— Мы так часто им угождаем, не правда ли? — сказала женщина.
— Это неважно, — сказал мужчина. — Я даже предложу им поехать вместе с нами. Он, конечно, откажется. Я хочу поскорее покончить с этой историей. Не нравится мне она. Поеду сейчас же. А ты пока собери вещички.
— И не подумаю, — сказала женщина. — Все это не так страшно, как ты расписываешь.
— Нет, Мэй. Не желаю я здесь околачиваться.
— Ну, это уже глупо.
— Что ж, — сказал мужчина. — Пускай так, но можно ведь иногда и ради меня что-то сделать? Пожалуйста, собери вещи.
— Не понимаю, — сказала женщина. — Что случилось?
— Мы сами себя ставим в дурацкое положение.
— Мы?
— То есть они нас ставят в дурацкое положение.
— Они?
— Мы растравляем себя из-за людей, которые не питают к нам ни малейшего интереса, которые считают нас тупыми и скучными, думают, что мы страшно забавны, и потешаются над нами.
— Вот что я тебе скажу. Давай не будем пока решать. Еще рано. До Йосемита мы всегда доберемся за три часа. Можно мне взять машину? Я хочу съездить во Фресно, сделать покупки. Когда вернусь, тогда и решим.
— Сколько ты там пробудешь?
— Часика два.
— Ну хорошо. А я тут уложу вещи.
— Уоррен, — сказала женщина удивленно. — Давай решим, когда я вернусь.
— Ладно.
Она посмотрела на него холодно, как чужая, и он заметил это.
— Мэй, — сказал он, — я просто не люблю унижаться.
— Мы решим, когда я вернусь, — сказала женщина.
Она надела желтую кофту, застегнулась и вышла. Уоррен последовал за ней. Он отправился искать пилу, чтоб заняться пока работой. Дети играли под старой оливой, ветки которой как раз и требовалось подрезать.
— Мама едет во Фресно, хотите с ней? — сказал он им.
Вскоре он стоял один под деревом и высматривал мертвые ветки. Потом полез на дерево и принялся подрезать самую нижнюю из высохших ветвей, но вдруг бросил это дело, спустился, вошел в дом и позвонил другу в Мадеру, человеку, которого он знал лет двадцать, еще раньше, чем Дейда Назаренуса. Он позвонил этому человеку неспроста, но пока они болтали, он решил не раскрывать ему причину звонка. Вместо этого он попросил своего друга выбраться к ним как-нибудь на днях, чем скорее, тем лучше. Потом он снова пошел к оливе, — надо же было хоть что-то на ней подрезать.
