Об успехе комедии в Москве и Петербурге сообщил Тургеневу в это же время и Е. М. Феоктистов, упомянув при этом, что он получил письма от П. Н. Кудрявцева и А. Д. Галахова, которые «не очень-то довольны ею в художественном отношении…». 11 марта Тургеневу писал из Абрамцева И. С. Аксаков: «…впечатление, производимое этою пиэсою на сцене, не только силою своею побеждает все предубеждения, но едва ли с каким-либо прежде испытанным впечатлением сравниться может. Вполне понятна эта пиэса только в театре…».
В письме к А. Д, Блудовой от 4 марта 1853 г. высокую оценку пьесе дал А. С. Хомяков:
«…Москва нынешний год не без литературных новостей. Я говорю о замечательной драме „Не в свои сани не садись“. Успех огромный и вполне заслуженный. Жаль только, в сцене на постоялом дворе нет этого развития и этой постепенности, которые должны были дать полноту художественному творению. Автор забыл, что купеческая дочь представляет ее благородному жениху капитал во сто тысяч и что он не может и не должен вдруг терять надежду на аферу. Как бы то ни было, драма все-таки очень хороша и Островский оправдывает надежды, которые подал первыми своими произведениями».
О триумфе драматурга на первых представлениях пьесы вспоминали многие современники Островского.
«С появлением на сцене комедии Островского „Не в свои сан и не садись“, — писал И. Ф. Горбунов, — на московской сцене начинается новая эра. Я был на первом представлении этой комедии. Она была дана в бенефис Косицкой. Взвился занавес, и со сцены послышались новые слова, новый язык, до того не слыханный со сцены <…> Посреди глубокой тишины публика прослушала первый акт и восторженно, по нескольку раз, вызывала исполнителей. В коридорах, фойе, в буфете пошли толки о пьесе. Восторгу не было конца <…> Восторженный ментор наш Андрей Андреевич (учитель словесности. — Э. Е.) обтер выступившие на глазах его слезы и произнес: — „Это — не игра. Это — священнодействие! Поздравляю вас, молодые люди, вам много предстоит в жизни художественных наслаждений. Талант у автора изумительный. Он сразу встал плечо-о-плечо с Гоголем.“
Под бурю аплодисментов, без апломба, застенчивый, как девушка, в директорской ложе показался автор и низко поклонился приветствовавшей его публике». С. В. Максимов также вспоминал о том, как «по настойчивому требованию публики в директорской ложе появился и сам главный виновник и руководитель небывалого торжества. Он предстал зардевшимся, как красная девушка, с потупленным взором».
