– Перемены – лучшая приправа к жизни, – промурлыкал Артур, доставая из буфета рюмки. Внутри, как я успел заметить, выстроился в ряд почетный караул бутылок. – Чего вам предложить, Уильям, – кюммеля или бенедиктина? Фройляйн Шрёдер, насколько мне известно, предпочитает шерри-бренди.
Теперь, когда я мог как следует разглядеть их при ярком дневном свете, мне сразу бросился в глаза довольно резкий контраст. Мне показалось, что фройляйн Шрёдер сильно состарилась; ни дать ни взять настоящая старуха. От постоянных забот ее лицо стало сплошь морщины и мешки под глазами; кожа, несмотря на толстый слой румян и пудры, отдавала нездоровым желтоватым оттенком. Питалась она в последнее время явно не самым лучшим образом. Артур, в противоположность ей, определенно стал выглядеть моложе. Он пополнел лицом и был свеж, как розовый бутон; свежевыбритый, наманикюренный и спрыснутый духами. На нем был шикарный, с иголочки, коричневый костюм и крупный перстень с бирюзой, которого я у него раньше не видел. Парик тоже был новый и с явной претензией на роскошь: сплошь блестящие волнистые локоны, которые на височках вились с пышностью едва ли не тропической. И вообще во всем его облике был какой-то особенный, почти богемный шарм. Его можно было бы принять за популярного актера или за богатого скрипача.
– Давно вернулись? – поинтересовался я.
– Дайте подумать… да наверное, уже месяца два… боже, как летит время! Право слово, не сердитесь на меня за то, что я такой дрянной корреспондент. Я был страшно занят, а у фройляйн Шрёдер не нашлось вашего точного лондонского адреса.
– Боюсь, что мы оба с вами не большие любители писать письма.
– Не потому, что мне этого не хотелось, дорогой мой мальчик. Вы уж поверьте. Не проходило дня, чтоб я о вас не вспомнил. И в самом деле – такая радость, что вы теперь снова с нами. Как будто камень с души упал – теперь я смогу спать спокойно.
Последняя фраза прозвучала довольно-таки зловеще. Он что, опять на мели? Оставалось только надеяться, что фройляйн Шрёдер никоим образом по его вине не пострадает. Она сидела на диване с рюмочкой в руке, сияла и впитывала каждое слово; ножки у нее были такие короткие, что черные бархатные туфельки зависли в дюйме от ковра.
– Вы только взгляните, герр Брэдшоу, – она выгнула в мою сторону запястье, – что герр Норрис подарил мне на день рождения. Я так растрогалась, что, хотите верьте, хотите нет, просто расплакалась, и все.
Речь шла об изящном золотом браслете стоимостью по меньшей мере марок в пятьдесят. Я был не на шутку тронут:
