И все это было представлено китайскому народу, всему миру и самому Лю Шаоци таким образом, будто народные массы сами требуют от него ответа и осуждают его деятельность. Здесь нашла свое отражение и сущность политической системы, существовавшей тогда в КНР, ее традиционно демагогический и провокационный характер, стремление прикрывать истинную суть дела ссылками на волю масс, а также в полной мере выразился и характер Мао Цзэдуна как политика и человека. Мао Цзэдун ставил при этом по крайней мере двуединую цель: низвержение и преследование Лю Шаоци как политического деятеля, которого он считал своим основным противником, видя в его деятельности концентрированное выражение опасного для Мао Цзэдуна подхода к решению вопросов в стране, и дальнейшее развертывание «культурной революции», подпитывание массового движения лозунгами, призывавшими к открытой борьбе против Лю Шаоци.
После того как прямая критика Лю Шаоци была вынесена на улицы, из обслуживающего персонала Чжуннаньхая была создана и специальная так называемая массовая революционная организация «бунтарей», которой было предписано устроить против Лю Шаоци митинг «критики и борьбы», провести обыск в его доме, подвергнув при этом хозяина дома унижениям. Конечно, подразумевалось, что все это будет описано в пропагандистских материалах, которые в виде листовок и малоформатных газет будут распространены по всей стране. Это был важный, с точки зрения Мао Цзэдуна, сигнал: активным участникам «культурной революции» по всей стране, да и вообще всему ее населению давали понять, что можно, нарушая Конституцию и все законы, проводить обыск в ломе самого председателя КНР, действуя будто бы исключительно согласно воле народа.
Так создавалось впечатление, что массы сами ведут борьбу против Лю Шаоци даже внутри резиденции руководства партии и государства. Одновременно была организована осада Чжуннаньхая; он был окружен большими группами членов городских молодежных революционных организаций Пекина. Их демонстрации проходили под лозунгами: «Вытащим весь бикфордов шнур Лю Шаоци!», «Окажем давление на ЦК КПК!»[69]. Таким образом, речь шла о нажиме Мао Цзэдуна и на Лю Шаоци, и на ЦК КПК в целом, во всяком случае на ту его весьма значительную часть, которая все еще колебалась и не принимала активного участия в «культурной революции».
Здесь хотелось бы сказать следующее: Мао Цзэдун, осуществляя репрессии против тех, кого он считал своими политическими противниками, не только не отдавал их под суд, не передавал их хотя бы формально в распоряжение органов правопорядка, государственных учреждений — суда и прокуратуры, но передавал весь процесс следствия и осуждения из рук государства в руки партии, ее специально созданных институтов, т. е. групп по особым делам, однако и этого ему было мало, он перестраховывался еще больше — из работников специальных служб партии, которые и составляли обслуживающий персонал резиденции ЦК КПК, создавались будто бы совершенно стихийно, по воле народа, народные революционные массовые организации, которые по указаниям соответствующих партийных руководителей получали право и приказы производить обыски даже в домах репрессируемых руководителей, устраивать первичные судилища и издеваться над ними, держать их фактически в состоянии домашнего ареста или тюремного заключения; и все это внешне или формально делалось уже даже не государством, не партией, а народными массами; Мао Цзэдун, очевидно, предполагал, что никогда в будущем, при другом повороте событий, нельзя будет предъявлять претензии ни к его партии, ни к его государству, ни к нему самому, ни даже к конкретным исполнителям, поскольку они оказывались «безымянными героями», «представителями революционных масс».
