, он поднимает важные проблемы, проводит определенную мысль, определенную мораль.
Тема этого романа, отчасти подготовленная «Шабашем ведьм» и рассказом «Гори… гори!», снова взята из жизни высшего столичного общества. Но в отличие от первого романа, где это общество выведено объективистски, без всякого осуждения со стороны автора, в «Двух царствах» оно изображено в определенной перспективе, являясь как бы иллюстрацией определенного тезиса, определенной морали, может быть, даже философии.
В идейной основе романа лежит борьба «добра» и «зла», столкновение двух понятий — корыстолюбивого и христиански-самаритянского, дилемма: царство земное или царство небесное. Марко Ристич[4] был прав, когда в своем отрицательном отзыве на этот роман высмеивал его идейную основу.
«Было бы жестокостью, — писал он, — анализировать идеологию, которая ни на мгновение не выходит за пределы наиболее условных дуалистических схем: добро — зло, материя — дух, идеализм — материализм (в торгашеском, а не философском смысле), муж — любовник, эгоизм — самопожертвование и т. д.».
Создавая свое произведение на искусственной метафизической основе, Чосич так построил его, что моральный идеал (все же только идеал!) писателя: добро, благородство и духовное начало, то есть царство небесное, одерживает победу над злом, подлостью и материальным началом, то есть царством земным. Реалистическое видение жизни, являющееся отличительной чертой писателя, чувствуется в целом ряде верно подмеченных и поставленных тем, но нарушается заранее предрешенным развитием интриги, конфликтов, выводами, не зависящими ни от психологических причин, ни от закономерностей общественной жизни, и, кроме того, недостаточно художественно мотивированными.
Чтобы последовательно провести свою идею, которая по мере того как она удалялась от общественной и психологической необходимости, предъявляла к автору все большие и неожиданные требования, Чосич прежде всего предал своих героев, затем нарушил естественное развитие фабулы и, наконец, обманул самого себя, свою творческую совесть художника.
Позднее, когда Чосич, наконец, увидел выход из заколдованного круга, он так отозвался об этом романе:
«В те годы я твердо верил, что знаю, что такое искусство и чего я хочу от него. Кульминационным пунктом того периода, несомненно, был роман «Два царства», который в идейном смысле и завел меня, несмотря на мою самоуверенность, в тупик. То, что мои идеи оказались несостоятельными для объяснения мира, было для меня самым горьким разочарованием. Как жаждал я в свои двадцать четыре года, чтобы эти «вечные истины» стали истинами и для меня! А они между тем были таковыми только до тех пор, пока я о них писал. Теперь я не стыжусь своего тогдашнего мистицизма или псевдомистицизма. Хочу только заверить, что, когда я писал, я верил в них».
