Но Сиандра шла с мечом прямо за его спиной. Она тоже знала тайны самого древнего и непобедимого волшебства. Когда Алондор устремился к своей гибели, Сиандра встала между ними. Она подняла и опустила тяжелый меч легко, как соломинку. Она ничего не знала о Креннок-доле, его рыцарях, и их обычаях, не позволяющих причинить вред существам, которые имеют груди и матку и называют себя женщинами. Она ударила ради всего, что было ей дорого и необходимо, ударила эгоистично, безжалостно, страстно.
А женщина с морского берега почувствовала долгую белую боль, а затем долгую алую боль. Ее голова слетела с плеч в краткий миг, но время ничего не значило для нее. Ее агония продолжалась долгие века. И когда эти века миновали, она распалась — оглохшая, ослепшая, онемевшая — на миллион осколков. Она знала, что значит быть одновременно миллионом разрозненных частей — и в то же время единым целым.
Сиандра повернулась к Алондору, отворачиваясь от содеянного, а он, освободившись от заклятия, бросился к ней. Она в этот миг была Голбрантом, его названным братом, живым вернувшийся с морского дна, с зеленовато-золотой арфой за спиной, черный волосы запутались в золотых струнах, владеющий мощным ударом Голбрант, который тоже не смог бы ударить мечом тогда, в башне. Так Сиан в конце концов завоевала его любовь: не тем, что избавила его от прошлого, а тем, что вернула его к нему.
В то время, как они обнимались, белая женщина упала, как цветок. И на их глазах она распалась, подобно тому, как лепестки уносятся прочь с облетающих цветов. И она стала пылью, как то ей предсказала дряхлая дьяволица при свете голубой луны. Вся — стала пылью.
Пыль продолжала распадаться дальше. Пылинки делились на еще более мелкие пылинки, миллионы их становились миллионами миллионов миллионов. Вскоре нельзя было увидеть ничего, что напоминало бы о ней — ни белого, ни красного.
И все же она осталась. В каждом мельчайшем атоме сохранился ее неутоленный алчный голод.
Теперь она разбросана везде и всюду, бесчисленное множество различных мест впитывало ее или отшвыривало прочь, к другим местам. Она везде и ее голод во всем.
Через много лет Алондор и его Сиандра превратятся в совсем иную пыль, а она будет продолжать разлетаться по свету. В глаза — чтобы вызвать слезы, под ногти убийц, в трещины разбитых сердец, чтобы вытеснить боль еще большей болью. У этой пыли нет имени. Она — в каждом поступке, сне, помысле. Она все — и ничего. Она все еще ждет и будет ждать в каждом уголке мира, пока он пребудет.
