Ломбард, нахмурившись, продолжил:
– Хуже всего то, что и это может оказаться предусмотрено.
– То есть?
– Откуда мне знать? Шутка, может, такая… Нас завезли сюда и бросили, а местных просили не реагировать ни на какие наши сигналы, если что. Возможно, им сказали, что речь идет о пари… Дурацкое положение, как ни крути.
– Думаете, они поверили бы? – с сомнением спросил Блор.
– Проще поверить в пари, чем в правду, – сухо сказал Ломбард. – Думаете, если б деревенским сказали не ездить на остров до тех пор, пока мистер Неизвестный Оуэн не передушит всех своих гостей поодиночке, они бы поверили?
Тут вмешался доктор Армстронг:
– Временами это кажется мне полнейшей чушью. И всё же…
Филипп Ломбард, оскалившись, заметил:
– Вот именно, всё же! Ничего с этим «всё же» не поделаешь, доктор.
Блор тем временем смотрел в воду.
– Вряд ли кто-нибудь мог спуститься по этому склону, как по-вашему? – вдруг спросил он.
Армстронг покачал головой.
– Не думаю. Склон почти отвесный. Да и где бы он спрятался?
– Может быть, там пещера, – предположил Блор. – Будь у нас лодка, мы могли бы проплыть вокруг острова.
– Будь у нас лодка, – сказал Ломбард, – мы были бы уже на полпути к берегу!
– Это верно, сэр.
Вдруг Филипп добавил:
– А насчет утеса можно проверить. Есть лишь одно место, где в нем могла бы – но не наверняка – оказаться пещера. Вот здесь, справа. Надо раздобыть крепкую веревку, вы ее подéржите, а я спущусь.
– Что ж, можно и так, – согласился Блор. – Хотя больно уж рискованно – прямо посреди утеса!.. Пойду, поищу веревку.
И он быстрым шагом пошел к дому.
Ломбард посмотрел в небо. Собирались тучи. Ветер становился все сильнее.
Филипп покосился на Армстронга.
– Вы очень молчаливы, доктор. Что вы обо всем этом думаете?
– Я думаю о том, насколько безумен старый Макартур… – медленно произнес Армстронг.
Вере было не по себе в то утро. Она избегала общества Эмили Брент, чувствуя отвращение к старой деве.
Сама мисс Брент сидела за домом, подальше от ветра. Она вязала. Каждый раз, взглядывая на нее, мисс Клейторн видела бледное мертвое лицо в обрамлении мокрых волос, в которых запутались водоросли… Лицо хорошенькой женщины – может быть, даже чересчур хорошенькой, на свою беду, когда-то, – но теперь не доступное ни жалости, ни страху.
А Эмили Брент все сидела и вязала, спокойная и убежденная в своей праведности, как прежде.
На главной террасе расположился в кресле судья Уоргрейв. Голова у него была втянута в плечи. Стоило Вере взглянуть на него, и она видела молодого человека на скамье подсудимых – голубые глаза, белокурые волосы и озадаченное, испуганное лицо. Эдвард Ситон. Вера представляла себе, как судья своими руками надевает на него черный капюшон смертника и начинает оглашать приговор…
