Это была лавка древностей, загроможденная старой мебелью, пустыми рамами, манекенами в придворных платьях, обломками алтарей из разрушенных во время революции храмов. В глубине, около инкрустированного слоновой костью и черным деревом столика для игры в триктрак, сидел старик в стеганом шлафроке; на макушке у него была черная ермолка. Свет свечей, будто на поздних картинах Рембрандта, вырывал из темноты часть его бороды и иссеченного морщинами лица. Он внимательно пригляделся к входящему, потом повернул голову и посмотрел куда-то вбок.
— Я знал, что вы меня разыщете. Она ждет вас. Уже давно.
Тонким костлявым пальцем он указал на стоящую на столе фигурку черной Мадонны со звездой из горного хрусталя на груди.
И, помолчав, добавил:
— Можете ее забрать. Она ваша.
Юлиуш В. говорил мне, что не знает, как и когда вернулся в гостиницу, как собрал и упаковал свой скромный скарб. Той же ночью он уехал скорым дилижансом в Ним.
Что было дальше, вы знаете. История черной Мадонны, однако, остается загадкой. Как и ее дальнейшая судьба. Известно только, что Юлиуш В. отдал ее своему младшему сыну Тимотеушу, когда тот отправлялся в Петербург, откуда уехал в Польшу.
Сцена прощания, которую мой предшественник, адвокат де С., тоже описал в своих заметках, по всей вероятности, была очень трогательной. Попробуйте ее себе представить.
Прохладное раннее утро. На подъездной дорожке ждет запряженный экипаж. Кучер и слуга ремнями привязывают сзади кофры. Перед главным входом, в окружении родных, стоит Юлиуш В. в парадном офицерском мундире с воинской наградой на шее. Перед ним на коленях Тимотеуш в дорожной одежде, с непокрытой головой. Жемчужного цвета котелок и перчатки лежат рядом. Юлиуш В. большим пальцем чертит знак креста на лбу сына, затем, минуту поколебавшись, уходит в дом и возвращается, прижимая к себе фигурку черной Мадонны.
— Вручаю тебя ее попечению, — говорит он. — Пусть хранит тебя и защищает.
*
— Дорогой мой, — явно взволнованный, мэтр снял очки и долго молча протирал их замшевым лоскутком, — это все так необычайно! Ваше появление здесь, наша встреча и эти рассказы о мире, которого давно нет, который там, где все иные ушедшие миры… Но так ли это? — Maître J. G. опять задумался. — Ведь то, что было, не исчезает бесследно, чувства, слова, жесты, события не умирают. Они пускают в нас незримые корни. Завершившаяся жизнь не менее прекрасна и не менее подлинна, чем наша. Наше воображение, а возможно — как знать, — и генетическая память, если таковая есть, извлекают ее из небытия, воскрешают, дарят новое существование. А она дополняет нашу жизнь. И заслуживает глубокой благодарности.
