Чешка всюду с собой ее брала — даже когда шла роды примать, она ей сумку повивальную таскала. Мало-помалу Полексия выучилась у ей пособлять бабам. И когда Лена померла, она взяла это дело в свои руки.
Учиться она, само собой, ничему не училась и в анбалатории не работала, как старая чешка, но день за днем, год за годом она так наловчилась, что ее даже доктор Чорович терпел и ничё супротив ее не делал. Знал, чем она занимается, но прикидывался, будто не знает. И она по сю пору примает роды у тутошних баб, что не хотят иттить в больницу. А уж про валашек и деревенских вокруг Окно что и говорить!
Но не одним этим она занимается. Неужто Полексия на том остановится?
Ты, брат, поглядел бы на ейные руки. Она ведь — что правда, то правда — баба работящая и сноровистая, за день не присядет, все бегом, любое дело в руках спорится. Ну и руки у ей, как у всякой трудящей женчины, все в мозолях и трещинах, что твоя подошва.
Но поглядел бы ты на ейные руки, когда она сядет с тобой словом перекинуться, а руки занять нечем. Вот тогда сразу и видать, что они на любое пакостное дело готовы, любую каверзу тебе подстроят, всюду пролезут и свое возьмут.
Она, брат, ни минуты не дает им в покое побыть. Все ими маневрует вроде как путевыми флажками иль будто теслами тешет, иль словно утка клювом в луже колупается.
Все время она на столе будто что расстанавливает и двигает, сбирает крошки в кучку и ссыпает их в ладошку, чтой-то перекраивает, делит, дорогу перебивает или пускает ее кругом, одно рвет, другое дробит, рученьки ее, ровно махонькие ядовитые змеи, пробираются через какие-то ходы, и чтой-то тюкают или вытягиваются и чтой-то там ловят, точно силками для птиц, одно отпихнет, другое подтащит и глотает жадно, как гусыня в сите, и сама мотается, что твоя циркачка.
Вечно она ими чтой-то мухлюет, фокус-покус показывает — вот видишь, вот не видишь. Страшные руки, брат, и женчина страшная.
Этими вот руками Полексия, верно, у тыщи баб роды приняла, и ни у одной волос с головы не упал, и дети все живые и здоровые. И у родной дочери, как время ей пришло, роды примала. Бабы говорят, она руки свои каждую минуту моет и по тридцать раз мылом мылит, сперва долго щупает тебя, а опосля сложит правую на манер ложки, сунет ее, прости, в тебя и изнутри смажет чистым жиром ровно машину. И ребенок выстреливает из тебя как из пугача. И боли никакой.
Все бывает так, как она тебе предрекла. Ежели ты ей показалась, все гладко сойдет, и доброе дело может тебе сделать. А ежели не показалась, — тут уж берегись, может такое зло с тобой содеять, что вовеки его не избудешь.
