«Вот и ладно. Не придется мне говорить. Ты б, может, и не поверила».
И сказала валашка, что боле мне приходить не надобно.
«Я, — говорит, — все сделала. Теперича ты поправишься».
Расплатилась я с ей честь по чести. И токо хотела уходить, как и голос вернулся.
Э, думаю, ежели и голос при мне, все будет хорошо. Ну, Петрия, выкарабкалась ты. На волосок от смерти была, радуйся. Собралась я иттить, смотрю — Миса мой под грушей лежит.
«Миса! — кричу. — Пошли домой!» — Кричу, и самой чудно свой голос слышать.
А он понять не может, кто его зовет. Спрашивает Косану:
«Кто это меня зовет?»
«Твоя Петрия тебя зовет», — говорит она.
А он никак поверить не может и говорит:
«Коли это Петрия, пущай ишо разок позовет».
Я и крикнула:
«Пошли, Миса, обед пора ставить».
Тут уж он поверил, что я взаправду заговорила.
А как пришли мы домой и Косана ушла к своим детям, он мне и сказал:
«Вернулась ты ко мне, Петрия. Мы ишо с тобой поживем. И никогда мне боле не говори про расставание».
И мы с им вместе заплакали.
Так вот я чуть не отправилась в дальнюю-предальнюю дорогу, откуда никто не возвращается. Но валашка Анна со своей ворожбой и Миса побежали за мной, догнали и воротили, как заботливые чабаны возвращают заблудшую овцу в стадо.
Исцелила меня валашка, награди ее господь. И боле никогда со мной такого не бывало. Никогда так тяжко не хворала.
И про свекровь мою господь, видать, не забыл.
Прошел год, другой, и слегла она в постелю, как кажинный человек однажды должон слечь. А помереть не может. Не принимает бог ее душу. Не может несчастная ни жить, ни помереть. Не живая уже и не мертвая.
Молит она бога, кажинный день молит взять ее душу, а тот не берет и все. А почему, про это я да она токо и знаем.
А мне ее, право, и жаль. Прежде-то я ее любила, ровно рыбка крючок. А тут жалость сердце гложет. Как гляну на ее муки, слезы градом льются.
Метится мне, такие страданья любой грех искупить должны.
Наконец зовет она меня к себе в комнату.
«Петрия, — говорит, — согрешила я супротив тебя, и, как пришла мне пора иттить туда, куда все должны уйти, хочу я повиниться перед тобой и прощенье у тебя вымолить, — и сложила руки передо мной вот так. — Коли можешь, прости меня».
О господи, как увидала я ее да как вспомнила про свою ненависть да про то, откуда взялась она, слезы на глаза, навернулись. Заплакала я, вот-вот причитать начну.
«Не складывай ты руки передо мной, — говорю. — Не надо. Не заслужила я этого. И ты этого не заслужила».
