Но я ни слова, молчу. Господи, как ей такое сказать? Скажешь, валашка открыла, что меня ртутью отравили, она мне ишо чего подсунет. Э, думаю, дураков нет!
«От сглаза ворожила. Похоже, сглазили меня».
Я и Косане наказала, детьми ее заклинала никому не говорить.
Как ворожея велела, я сразу легла. Все дела бросила. Пущай муера потрудится. Мало я на ее стирала, стряпала, спину гнула. Пущай она теперича на меня поработает.
Три дня кряду ходила я к валашке, а дома все лежала, отдыхала. А о том, что со мной ворожея делает, молчу.
Свекровь и так и сяк с расспросами лезет, а я все молчу. Правду сказать, меня уж и совесть начала мучить. Добром и говорить с ей не могу, в глаза ей сил нет глядеть, будто я ее травила, а не она меня.
Да и что, брат, ей скажешь? Ты травила меня, жисти хотела лишить, видишь, до чего довела, неладно это с твоей стороны? Нет, ей-богу, не годится такое говорить. Не умею я, душа противится. Бог с ей, пропади она пропадом!
Ишо два раза, стало быть, ходила я к валашке. Косана с Мисой водили меня. И ишо два катышка ртути у ей выпила. И кажный раз у валашки и у колонки меня наизнанку выворачивало и опосля сразу легчало.
Как в третий раз меня вывернуло, валашка не сразу отпустила нас.
«Посиди, — говорит, — я тебе кое-что покажу».
Села я на кровать, разговариваем.
А таз она убрала в сторонку, но из комнаты не вынесла, тут держит.
Не по себе мне стало. Вонь от его, прости, страшенная. Право слово. Дак ведь опять цельный наблевала, как не вонять? Дай, говорю, вынесу.
Не дает.
«Не трожь, — говорит, — пущай стоит. Опосля вынесу».
И оставила стоять как стоял.
Умная баба, ей-богу. Это чтоб я ненароком не подумала, что туда что-нибудь кинули, пока я не видала.
Ладно, вернулась я, снова села на кровать. Дальше разговариваем.
Долго ли мы разговаривали, не скажу тебе в точности. Вроде бы и недолго, минут десять или пятнадцать. И тут она говорит:
«Ну-ка погляди в таз».
Встала я, поглядела. А там, на дне, прямо перстень из таких катышков, что она мне давала. Один с другим сцепились, ровно венок, ровно их кто на нитку нанизал. Все одинаковые, блестят, как пуговицы перламутровые.
«Вот, — говорит, — чем ты была отравленная. Вот что тебе злодей, не скажу кто, в питье кинул».
Ну, понял теперича, как дело было? Видал лиходейку? Пущай теперича говорят, будто свекровь может добра желать. Какое там! И все это я выпила. Тут вола впору убить, а не то что человека.
«А я, — шепчу, — теть Ань, знаю, кто мне подсунул это зелье».
