Боаз-Яхин обслуживал столик девушки, с которой спал минувшей ночью. Она вылепила ртом слово «привет», коснулась рукой его ноги. Он посмотрел ей в вырез платья на груди, подумал о прошлой ночи и о ночи грядущей. Когда же поднял голову – увидел, что на него смотрит ее отец.
Отцово лицо хлопотало очками в роговой оправе и бородой. У отца были печальные глаза. Эти глаза вдруг заговорили с Боаз-Яхином. Ты можешь, а я не могу, сказали отцовы глаза.
Боаз-Яхин перевел взгляд на мать, смотревшую на отца. Ее лицо говорило нечто такое, что часто говорило и лицо его матери. Но он никогда не обращал внимания на то, чем оно было. Забудь это, помни то, говорило ее лицо. Какое такое это требовалось забыть? И какое то – помнить? Боаз-Яхин подумал о дороге в порт и о времени после того, как его высадил водитель грузовика, когда Боаз-Яхину показалось, что он способен разговаривать с животными, деревьями, камнями.
За окнами ресторана искрилось под солнцем море. Проплыла часть какого-то острова, кучка руин, развалины крепости, колонны храма, две фигуры на холме. В воздушных потоках подле судна воспаряли и опадали чайки. Это, сказало море. Только это. Что? – подумал Боаз-Яхин. Кого? Кто выглядывает из глазниц у меня на лице? Никто, сказало море. Только это.
– Спасибо, – поблагодарил Боаз-Яхин, обслужив мать и отведя взгляд от ее бюста.
Той ночью он вновь отправился в девушкину каюту.
– Подожди, – сказала девушка, когда он принялся стаскивать с себя одежду. – Я хочу прочесть тебе стихов.
– Я просто хочу поудобнее устроиться, – ответил Боаз-Яхин. – Слушать я могу и без одежды.
– Ладно, – сказала она и вытащила из ящика толстую папку. Море и небо снаружи были темны, напор судна рассекал его светящуюся волну от носа, гудели машины, жужжали кондиционеры, лампа у койки создавала уютное зарево.
– Они почти все без названий, – сказала девушка и начала:
Смоль скал вскипает в нетях неба,
Лишь смоль, неба нет над
Далью дольней, извитой
Реки багреца, утл, черен мой
Челн, мертв
Груз-Бог, гнетет
Лодку, слеп глаз.
Слеп у меня в межножье истукан отца…
– Черт, – вырвалось у Боаз-Яхина. – Опять отец.
…Лиши плевы смерть, осемени
Мой разгром, восстань из ничего,
Возжелай дочь.
Лот был опоен, соль
Жены за спиной, столп
В пустыне. Камень – мой лот, мертв
Кормщик-Бог.
Слепец,
Зри
Звезду.
– Что думаешь? – спросила девушка, окончив читать.
– Не хочу думать, – ответил Боаз-Яхин. – Можно мы немного не подумаем? – Он стянул с нее майку, поцеловал ей груди. Она увернулась от него.
