или веселые феи зеленой Ирландии…
Скоро, однако ж, ему стыдно стало своей слабости. Он вспомнил о скуке, следовавшей за этой страстью и после того за многими другими. Он обратил печально-философский взгляд на эти десять лет разочарования, которые отделяли его от поэтических дней юности. Потом стал он вызывать будущее — парламентскую славу и блеск политической жизни, в виде мисс Маргариты Эллис и ее богатого приданого, и наконец начал ходить по комнате, бросая вокруг себя холодные взгляды разочарованного любовника и пожилого человека, занятого мыслью только о жизни существенной.
На пиренейских водах живут вообще очень просто, но благодаря лавинам и потокам, которые каждую зиму опустошают дома, уборка их возобновляется с каждой весной.
Домик, нанимаемый Лавинией, был выстроен из неполированного мрамора и внутри отделан деревом. Дерево это, раскрашенное белой краской, имело какой-то особенный блеск и лоск. Тростниковая разноцветная циновка, испанской работы, служила вместо ковра. Окна были до половины закрыты занавесками из белой кисеи, на которую густые кипарисы, освещенные тусклым сиянием месяца и качаемые ночным ветром, набрасывали черную тень свою. Маленькие горшки из полированного масличного дерева были наполнены красивыми горными цветами. Лавиния набрала сама, в самых диких и пустынных местах долины и на вершинах гор, эти белладонны, облитые пурпурным румянцем, эти лазоревые колокольчики, этот белый и красный шиповник, пышные листья которого подернуты матом, эти розовые валерианы, эти душистые ландыши — всех этих диких детей пустыни, столь свежих, столь ароматных, что даже дикая коза боится измять их и едва касается их в быстром своем беге…
Уединенная, надушенная ароматами комнатка как будто нехотя манила к сердечному упоению; но она казалась и святилищем чистой девственной жизни. Восковые свечи изливали слабый свет; цветы скромно прятали свои головки в зелень своих листьев; никакая женская одежда, никакой убор кокетства не были забыты на стульях — только букет увядших незабудок и белая разорванная перчатка лежали, забытые, на камине. Влекомый непобедимой силой, Лионель схватил перчатку и измял ее в своих руках…
Движение это было подобно судорожному, холодному объятию последнего прощания. Он взял увядший букет, посмотрел на него с минуту, сравнил мысленно поблекшие цветы его с минувшим и бросил его далеко от себя. Ему вдруг пришло в голову — не нарочно ли оставила Лавиния этот букет, чтобы возбудить в прежнем своем любовнике сожаление и грустные воспоминания? О, если так, то ей это не удалось! Лионель хладнокровно подошел к окну и рассеянно отдернул занавески, чтобы видом спящей природы отвлечь тяжкие думы, начинавшие одолевать его. Волшебная картина поразила его взор. Домик, примкнутый к утесу, стоял на краю гигантской и совершенно отвесной гранитной стены, у подножия которой плескался Гав. Направо низвергался водопад с оглушающим шумом, налево огромный дуб склонялся над бездной, а вдали в тумане расстилалась долина, посеребренная лучами месяца. Большое дикое лавровое дерево, выросшее в расселине скалы, простирало свои длинные, гладкие листья до самого окна, и каждый порыв ветра, шевеля ими, казалось, нашептывал какие-то таинственные слова.
