Сказав так, он немедленно поведал Когорте и Глефоду лично правду о легенде и гимне, что вдохновляли и поддерживали их все это время.
Реакция была различная.
– Божечки, божечки, божечки! – заверещал Лавдак Мур. – Так мы действительно можем умереть? Я же обещал маме вернуться домой в девять!
– А я догадывался, – пожал плечами Хосе Варапанг. – Мне просто хотелось верить во что-то хорошее.
– И не скажешь, что гимн о шлюхах, – заметил Ян Вальран. – Благородное звучание, воинский мотив. Ты хорошо пел его, Аарван.
– Сколько сделано во имя лжи… – вздохнул Эрменрай Чус, вспомнив и шествие через плевки, и бой с батальоном Гирландайо, и тяжесть товарища, которого вынес из-под обстрела. – Но я отчего-то не жалею. А должен ли?
– Ну и что вы теперь будете делать? – продолжил Дромандус. – Все кончено, все вранье, все обмануло, все предало! А только все, что есть на свете, из вранья и делается, иначе никак! Сперва пустышка, форма, ничто, ничего не дает – а затем приходит кто-то и вкладывает в нее и кровь, и сердце, и ум, и уже получается что-то. И знаешь что, Глефод? – повернулся он к капитану. – В нашу пустышку я свою кровь вложу с радостью! Пусть она живет, потому что в ней я – не раб и не шпион, не трус и не ничтожество. Ты ведь сам показал мне это в дурацком стриптиз-клубе – показал, и я захотел отдать все! А теперь, теперь… Ты такой хороший и правильный, Глефод, такой честный, что просто зависть берет! Если хоть чуть-чуть не дотягиваешь до собственной выдумки, то сразу назад, в дерьмо и ничтожество, и сидеть там до скончания века! А я не хочу, слышишь – не хо-чу! Ты сперва дал мне подлинного меня, а теперь забираешь! Чем ты лучше своего отца, а? Мне ведь показывали твои секретные файлы, когда я шпионил для Конкидо. Я знаю, почему ты все это затеял! Знаю! Знаю! Знаю! Зна…
Дыхание иссякло, голос оборвался, Дромандус стоял перед Когортой, как сдутый воздушный шарик, и все нарастающий ветер теребил его редкие соломенные волосы. Сердца воинов замерли, когда Глефод подошел к поникшему предателю и положил ему руку на плечо.
– Я понял, – сказал он. – Спасибо. Это важно – все, что ты сказал. Ведь если правдой жизнь делает это, – капитан показал на грудь, – и это, – дотронулся он до лба, – то мне действительно не нужно никому ничего доказывать. Потому что в уме моем и сердце я – всегда сын своего отца, а он – всегда мой родитель.Всегда, что бы ни случилось, какая бы пропасть непонимания меж нами ни пролегла. И я знал это с самого начала, просто мне требовалось пройти через боль, и стыд, и надежду, пройти, чтобы…
