Потом Алёшенька бесконечно долго задавал вопросы, строго буравя нас небольшими, но выразительными глазами. Маринин властелин желал познать, что за подруги у его возлюбленной, из-за которых она всю маковку ему исклевала, рьяно требуя нашего присутствия в её жизни и в его доме? А надо ли это ему? Вопросы Алёшеньки иногда опасно балансировали на грани бестактности. Мы с Людой, растерянные, послушно отвечали, как маленькие девочки обязаны отвечать взрослому дяде.
И всё, возможно, прошло бы более-менее пристойно, если б ни сама Марина. Бедная, бледная и нервная она изо всех сил поддерживала светский тон беседы, старательно заполняла паузы, которые её тревожили, и в одну из таких пауз взяла и ляпнула со счастливой улыбкой:
- А наша Белка знаменитая поэтесса, между прочим! Помнишь, Лёш, я рассказывала?
Лучше бы случилось землетрясение или ядерная война. Мне было бы спокойнее.
- Да-да, - Алёшенька снова сверкнул зубами. - Может, почитаете что-нибудь из своего?
- Из последнего? - как бы уточнила я, страстно мечтая со всего маха врезать Маринке по физиономии. Она что - забыла? Отупела от любви? Амнезия или издевается? Я смотрела на подругу волком, и та испуганно заморгала. - Мариночка, как ты думаешь, что лучше почитать: написанное мною в первом классе или во второй четверти третьего?
- Не понял, - Лёшенька удивлённо поднял левую бровь.
- Нет... я просто дура... сейчас объясню... - залепетала Марина и испортила всё окончательно. Оглушительными, мерзкими сиренами, ножами по стеклу зазвучали для меня слова "гений", "вундеркинд", "дар ушёл, так бывает", но "детские стихи на уровне Шекспира..." и "ты наверняка слышал про нашу Белку". Из Лёшиной реакции - никакой вообще - стало очевидно, что не слышал и не очень-то ему интересно.
Мне подурнело. По-настоящему затошнило так, что пришлось сказать, невежливо перебив подругу:
- Мне бы срочно найти дамскую комнату...
Никто не понял масштабов катастрофы. Возможно, подумали, что я просто разозлилась или обиделась. Тем временем, в роскошном сортире, на изумительной розовой плитке в золотистых прожилках, включив на полную мощность воду, бившую кипятком из высокого крана в глубокую раковину, я тихо рыдала. Рыдала, пытаясь избавиться от жуткого комка в глотке, проплакаться, просморкаться, чтобы выйти с обычным покерфейсом, как ни в чём не бывало. И уйти, наконец, отсюда, из красивого, шикарнейшего нового жилища Марины, которую сегодня я, кажется, потеряла.
