Другой любовник Екатерины II со своими подручными, как мы уже говорили, убил императора Петра III, который был официальным отцом Павла.
Так и был убит император Павел. Во многих своих начинаниях Павел был первым.
Едва ли не самым первым был он в своей бескомпромиссной приверженности закону, перед которым почитал равными и своего «друга» Аракчеева, и любого из дворян.
Август Коцебу отметил в своих записках, что на следующий день, когда пьяные гвардейские офицеры, ликуя, поздравляли солдат: «Радуйтесь, братцы! Тиран умер!» – в ответ они слышали: «Для нас он был не тиран, а отец!»…
И все-таки самое страшное в ту ночь с 11 на 12 марта происходило не в спальне императора. Нет.
Услышав подозрительный шум, гренадеры Преображенского полка, стоявшие во внутреннем карауле, поняли, что царю угрожает опасность, и заволновались.
«Одна минута, – пишет Фонвизин, – и Павел мог быть спасен ими. Но Марин не потерял присутствия духа, громко скомандовал: „Смирно!“ От ночи и все время, как заговорщики управлялись с Павлом, продержал своих гренадер под ружьем неподвижными, и ни один не смел пошевелиться. Таково было действие русской дисциплины на тогдашних солдат: во фронте они становились машинами».
Крики добиваемого императора, который пытался ограничить рабовладельческий беспредел, и русские гренадеры из императорского караула, что неподвижно застыли в строю, потому что им отдал такую команду нарушивший присягу рабовладелец – поручик Сергей Никифорович Марин…
Воистину, более страшного символа рабовладельческой империи не придумать.
А аристократический Петербург на утро 12 марта 1801 года торжествовал. Нельзя и сейчас без омерзения перечитывать страницы воспоминаний, посвященных описанию того торжества победителей.
«Лишь только рассвело, как улицы наполнились народом. Знакомые и незнакомые обнимались между собою и поздравляли друг друга с счастием – и общим, и частным для каждого порознь…» – пишет Беннигсен.
«Весть об этом событии была в целом государстве вестью искупления: в домах, на улицах люди плакали, обнимали друг друга, как в день Светлого воскресенья», – свидетельствует Н. М. Карамзин.
Впрочем, утверждает Фонвизин, «этот восторг изъявляло однако одно дворянство, прочие сословия приняли эту весть довольно равнодушно».
Однако и среди дворян, радующихся убийству своего государя, тоже были порядочные люди.
Если судить по «Запискам» Н. А. Саблукова, некоторые из офицеров гвардии испытывали достаточно неприязненные чувства к своим товарищам, изменившим присяге.
