Ну, а главное, в салоне вербуют молодых гвардейских офицеров – пехоту грядущего дворцового переворота. Чтобы придать отваги будущим цареубийцам, Ольга Александровна уверяет, что на всякий случай на Неве будет стоять английская яхта, она примет на борт заговорщиков в случае неудачи.
Английская яхта – чистый блеф. Неоткуда было взяться на Неве английской яхте, поскольку еще в начале года в ответ на захват англичанами Мальты было наложено эмбарго на все английские суда, находящиеся в российских портах. Сама Ольга Александровна Жеребцова во всяком случае ни на какой яхте не собиралась спасаться. За день до цареубийства она выехала за границу. Об убийстве Павла она узнала уже в Берлине и со спокойной совестью поехала в Лондон, чтобы получить честно заработанные миллионы.
Многие участники заговора, как бы пытаясь оправдать преступление, совершенное ими, в своих воспоминаниях назойливо подчеркивают, что о заговоре знали многие, но никто не донес. Значит, делают они вывод, Павел был так ненавистен, что практически все желали его гибели, но не могли решиться на это сами.
Скажем сразу, что это не соответствует истине.
Доносы делались, и, хотя многие из них перехватывались ближайшим окружением Павла, вовлеченным в заговор, Павлу все-таки стало известно о заговоре.
Об этом свидетельствует сам Петр Алексеевич Пален, рассказавший графу Ланжерону что 7 марта, когда в семь часов утра он вошел в кабинет императора, чтобы отрапортовать о состоянии столицы, Павел остановил его.
– Господин фон Пален, – спросил он. – Вы были здесь в 1762 году? – Да, ваше величество…
– Вы участвовали в заговоре, лишившем моего отца престола и жизни?
– Ваше величество, я был свидетелем переворота, а не действующим лицом, я был очень молод, я служил в низших офицерских чинах в Конном полку. Я ехал на лошади со своим полком, не подозревая, что происходит: но почему, ваше величество, задаете вы мне подобный вопрос?
– Почему? Вот почему: потому что хотят повторить 1762 год. Пален, как он признавался потом сам, затрепетал от страха, что заговор раскрыт, но он был готов к этому, и готов был нужный ответ.
– Да, ваше величество, – ответил он. – Хотят! Я это знаю и участвую в заговоре.
– Как! Вы это знаете и участвуете в заговоре? Что вы мне такое говорите!
– Сущую правду ваше величество! Я должен сделать вид, что участвую в заговоре, но участвую ввиду моей должности, ибо как иначе мог бы я узнать, что намерены они делать? Я вынужден притворяться, что хочу способствовать их замыслам. Но не беспокойтесь… Вам нечего бояться: я держу в руках все нити заговора, и скоро все станет вам известно. Не старайтесь проводить сравнений между вашими опасностями и опасностями, угрожавшими вашему отцу. Он был иностранец, а вы русский; он ненавидел русских, презирал их и удалял от себя, а вы любите их, уважаете и пользуетесь их любовью; он не был коронован, а вы коронованы; он раздражил и даже ожесточил против себя гвардию, а вам она предана. Он преследовал духовенство, а вы почитаете его; в его время не было никакой полиции в Петербурге, а нынче она так усовершенствована, что не делается ни шага, не говорится ни слова помимо моего ведома… Каковы бы ни были намерения императрицы, она не обладает ни гениальностью, ни умом вашей матери; у нее двадцатилетние дети, а в 1762 году вам было только семь лет.
