Я вспомнил отель, в котором мы остановились в Улаан-Баатаре, и подумал, что отель этот — куда больший храм, чем буддистские монастыри. Это храм шестидесятых годов, с золотыми обоями и вишнёвого густого цвета мебелью из тяжёлой формики. Ненужно тяжёлой мебели, там у меня лежал на соседней кровати режиссёр, взаправдашний бурят, старый, немного говорящий и по-монгольски. Интересно, что, пересёкши границу с Монголией, он попросил нас больше не называть его Сергеем, а называть его бурятским его именем, которое тоже начиналось на «С».
Под монгольскими звёздами в полсотни шагов от легендарной реки Орхон, где, по преданию, купались дети Чингиз-хана, вот и наша юрта. Я выбрал себе ребят поспокойнее, не угадал только с Хаски — он пришёл в юрту заполночь.
Снаружи стоит — похожа на палатку. Но таинственная. Внутри — кровати, в нашей, по-моему, было пять.
И жуки. Такие, с ноготь величиной или с полногтя. Монголы сказали нам, что это ваши из Сибири, от пожаров вот бежали в Монголию.
Может, и наши, может, и из Сибири, на них не написано. Они, как саранча, падали сверху. Ну привыкли мы. Железная печка, из неё труба выходит в звёздное небо.
Кочевники возили свои юрты куда хотели. Каркас укрепил, а далее чем Бог послал покрывали. Кто кожей, кто мехами, кто брезентом, она же парусина.
Фигово-бедно, но от ветра, и дождя, и снега скрывает. Если надеть на себя всё, что у тебя есть, и накрыться парой одеял, то уснёшь и без печки.
А печная жара всё равно долго не держится. Полтора часа, потом жара исчезает, а ночи в Монголии ой какие ледяные. Ночью пришёл Хаски и молчаливо и беззвучно стал пытаться разжечь печку. Бумаги не было, газет не было, ничего не получалось. Встал Сашка, второй оператор, стал ему помогать. Видя, что ничего у них не получается, встал и я. Кто-то из нас всё же разжёг печку. Она загудела. Мы улеглись. Когда я встал, чтобы выйти отлить, юрта была опять ледяной, но все спали. Лёг и я.
Утром мы не обнаружили ни одного жука. Куда они ушли? Неизвестно.
Снаружи был рассвет, адски холодно. Мы взяли два стула, камеры и пошли к несущему свои бурные воды Орхону записывать интервью. Постепенно светало. За моей спиной и ржала, и волновалась, и злилась древняя река. Вот не помню, был ли на нашей юрте войлок. Скорее всего был.
Хаски и Пегов придумали брать у меня интервью, мы сидим с Хаски на стульях в воде, за нами стоит табун лошадей тоже в воде (голова к голове, будто совещаются), так они обычно стоят. Но вода оказалась дико холодной, а стульев негде было достать, следовало ехать за десятки километров. Так что эта придумка сама по себе отсеялась. Вода ледяная, да и наутро тех лошадей в том водоёме уже не было.
