Внутри он, впрочем, оправдывал все стандарты рыцарских романов. Войдя в главный вход здания через массивные, высокие, но узкие двери, ты попадал в каменное помещение, из которого мог пойти хоть в левую дверь, хоть в правую. И за той, и за другой тебя ожидали каменные серые залы.
И гигантские камины, куда умещалось целое большое дерево либо коровья туша. Внутри самого камина стояли две лавки — там можно было согреться. Лестницы наверх были едва проходимы, ясно, почему их так строили в XII веке (а эти лестницы были построены в XII веке) — чтобы вооружённый враг не мог вволю махать мечом, наступая. Лестницы, винтовые, были шириной в один камень. Каменотёсы, без сомнения, знали, какую дать ширину.
Окна в замке были, но стёкол в них зловеще не хватало — сквозняки гуляли как хотели.
Денег, чтобы вставить стёкла, требовалось чуть ли не миллион или больше, у хозяина таких денег не было.
Он и на ужин-то занимал деньги у кухарки.
В замке было своё привидение, пухлый призрак по имени Альберт.
У Наташи ещё была прибинтована к сломанной руке дощечка. В замке было так холодно, что, завалив себя огромным количеством ватных бретонских одеял и подушек, мы всё равно чувствовали себя детьми в замке людоеда. Не помог и секс, точнее, возня под тяжёлыми одеялами в холодном климате. Уснуть удалось, лишь влив в себя по кружке коньяка каждый.
Сосед, Жан-Мари Ле Пен, в тот вечер не смог прийти, зря хозяин замка занимал деньги у Луизы.
Погода обнаружилась тёплая, тихая, солнечная. И через час мы уже неслись с одноглазым хозяином на его «феррари» в соседний городок за круассанами. В долг.
Франция / Бретань / Около 1990 года, ну 1991-го
Стоит Jean-Edern чуть ли не босиком, выбежал из машины, дверца ещё открыта, он сидел рядом с водителем. Ругается, прямо слюной брызжет.
Серое море нависает. Рыбацкие суда все в тучах чаек. Чайки, как мухи, суда облепили и орут.
Жан-Эдерн орёт. На человека в галстуке и пиджаке — возможно, это был хозяин рынка. Обзывает его и «пэдэ», и «анкум», и «педаль» и очень разъярён.
Я французский язык знаю, но только выплёвываемые ругательства и понимаю. Суть доносит тихий Омар за рулём. Улыбаясь разрезанным ртом, говорит, что вся вина человека в галстуке состоит в том, что он отказывается давать рыбу Жан-Эдерну в кредит. Что у него терпение лопнуло. Что на Жан-Эдерна записано уже много «мелков» (от слова «мел», то есть долги, очевидно, считаются в записи мелом. «Один мел, два мела, сто мелов» — так?). Сколько там за Жан-Эдерном числится?
