Я попросил Альберта привезти нас в настоящую деревню. Это настоящая армянская деревня.
Зной, у входа в деревню на террасе под навесом сидят старые мужчины, чёрные кожей, как сицилийцы, и играют — возможно, в домино. Ещё только утро, носы торчат из-под сицилийских кепочек. Кстати, на старушке в нашей кухне надеты чёрные нитяные чулки — может быть, в чёрных нитяных ей менее жарко? И тапочки у старушки чёрные, и, как сейчас говорят, «top» — чёрный. И она всё время улыбается. Её сын — ещё молодой мужчина, и два мальчика — внуки, смелые, бегают по кухне.
— Мой отец был здесь директором школы. Все его помнят, потому и ко мне все хорошо относятся, — говорит мне Альберт. — Потом пойдём в школу — я его тебе покажу. Видишь, как живут, небогато, но всё есть. Вон слива, очень много слив рожает, вон виноград к стене привязан. Здесь у всех так…
— А ослик чей?
— И ослик наш, брата моего. Наш осёл.
Обратно выходим, старики ушли от жары. Ни домино, ни стариков.
— На склоне горы строились, не очень удобно, но всё есть. Курицу вон отварили, сейчас вино достанут из погреба.
Небогато живут, но если гости пришли — лучшее подадут. Ты думаешь, они каждый день так едят, чтоб и сыр, и вино, и курица? Нет, это потому что гости приехали. — поясняет Альберт.
— Слушай, — говорю я Альберту. — Земля принадлежит тому, кто её отвоевал и её возделывал в поте лица своего. Право на землю имеет тот, кто готов заплатить за неё своей жизнью. Тому, тем она нужнее, чем тем, кто струсил и убежал.
Может быть, я говорю Альберту эти слова, чтобы он не сомневался, что я знаю, что армяне отвоевали эту землю, потому что она им была нужнее, чем азерам. Так как-то.
Белое домашнее вино, скорее слабое, липкий молодой сыр. Старушка вся в чёрном. И раскалённое в тысячу вольт солнце. Ржавое железо пригодится в хозяйстве. Старушка улыбается. Сын ещё молод. Жена работящая, дети энергичные. Жизнь удалась. Курица есть, гости довольны. Курицу по-простому сварили. Крестьяне предпочитают варить мясо.
В Сербии, я помню, на адски горячем плато над Адриатикой отец моего охранника-серба сварил нам петуха, извиняясь, что семья обеднела и не может, как прежде, резать для гостей барашка.
В школе, в холодных рамах за стёклами — погибший директор и погибшие его ученики. Угощают кофе в щербатых сосудах и коньяком. Без гостей кофе-то пьют, как же без кофе, но вот коньяк, думаю, нет.
