— Хорошо, что я такой маленькій! — подумалъ онъ. — Былъ бы попрежнему, кто-нибудь непремѣнно поймалъ бы за ногу!
Онъ поднялъ вверхъ голову, чтобы не видѣть ужасныхъ костей, и чуть не крикнулъ Тенантумгину, чтобы тотъ держалъ его крѣпче. Но вдругъ онъ замѣтилъ, что то былъ совсѣмъ не Тенантумгинъ. Воронъ превратился въ безобразное чудовище со странными крыльями, какъ будто тонкая нерпичья шкура была широко натянута на основу изъ китоваго уса. У чудовища были четыре лапы, похожія на нерпичьи ласты. Переднія, которыми оно держало Эуннэкая, всецѣло состояли изъ длинныхъ желѣзныхъ когтей, изогнутыхъ, какъ «черуна», и выходившихъ изъ самой груди. Заднія были вытянуты вмѣстѣ и поворачивались изъ стороны въ сторону, замѣняя отсутствующій хвостъ. Эуннэкай узналъ лицо, блѣдное, какъ у мертвеца, незрячіе глаза, широкій ротъ съ двумя длинными клыками, торчавшими, какъ у моржа.
Это Кэля! — подумалъ онъ въ ужасѣ. — Поглотитель душъ! Принесетъ въ логовище и съѣстъ!..
Эуннэкай хотѣлъ закричать отъ ужаса, но голосъ остановился у него въ горлѣ. Кэля подлетѣлъ къ высокому черному шатру, стоявшему среди пустыни, и проникъ въ него, увлекая съ собой свою маленькую жертву. «Конецъ», — подумалъ Эуннэкай и опять закрылъ глаза.
Но Кэля, должно быть, еще не былъ голоденъ. Вмѣсто того, чтобы тотчасъ же растерзать Эуннэкая, онъ ограничился тѣмъ, что внесъ его въ пологъ, стоявшій у задней стѣны шатра. Сильный свѣтъ внезапно проникъ сквозь закрытыя вѣки Эуннэкая, и онъ невольно открылъ глаза. Въ пологѣ было свѣтло, какъ днемъ. Стѣны его были сдѣланы изъ гладкаго желѣза и блестѣли какъ лезвія топоровъ, привозимыхъ морскими бородачами на высокихъ огненныхъ судахъ. Не видно было ни входа, ни выхода. Кэля проникъ неизвѣстно откуда, и отверстіе, пропустившее его, тотчасъ-же закрылось. У задней стѣны полога горѣла большая лейка. Свѣтлое пламя бѣлаго костнаго жира поднималось яркими языками на краю широкой желѣзной сковороды, наклоненной на одинъ бокъ, для того, чтобы растопленный жиръ лучше стекалъ къ свѣтильнѣ. Кэля положилъ Эуннэкая на противоположный край, свободный отъ бѣлыхъ пластовъ жира, и усѣлся въ углу полога, повидимому намѣреваясь отдохнуть отъ утомительнаго путешествія. Эуннэкай то же чувствовалъ смертельную усталость и лежалъ безъ движенія на сковородѣ. Какое-то крошечное существо, которое онъ сначала принялъ за деревянную заправку лейки, поднялось съ противоположнаго края сковороды, гдѣ оно сидѣло на желѣзной выемкѣ, у самого пламени, и, подойдя къ Эуннэкаю толкнуло его маленькой ножкой, не больше деревянной спички. Впрочемъ Эуннэкай и самъ былъ не больше этого маленькаго человѣчка. Эуннэкай присмотрѣлся къ подошедшему. Маленькое тѣльце его, обтянутое коричневой кожей, сморщившейся въ крошечныя складки, имѣло чрезвычайно странный видъ. Оно было засушено до самой послѣдней степени, напоминая осколокъ ламутской горчи (сушеное мясо), провисѣвшей подъ солнцемъ и вѣтромъ цѣлое лѣто. На немъ повсюду виднѣлись глубокіе изъяны, даже просто дыры, сквозь которыя можно было видѣть переливы свѣтлаго пламени, часть котораго онъ заслонялъ своей спиной. Уцѣлѣвшія части напоминали высушенную пленку, и были такъ тонки, что также свѣтились насквозь, пропуская яркіе лучи. На головѣ его не было ни одного волоса, маленькое личико съежилось, какъ зерно кедроваго орѣха, обожженное огнемъ. Эуннэкай въ первый разъ видѣлъ такое странное существо. Тѣмъ не менѣе ему показалось что-то знакомое въ этой жалкой, скрюченной фигуркѣ.
