— Зачѣмъ ждать? — обернулся съ удивленіемъ Кителькутъ къ сыну.
— Пусть тотъ уѣдетъ сначала, — сказалъ молодой человѣкъ, — а мы потомъ.
Старикъ вдругъ разсердился.
— Я что, баба? — крикнулъ онъ. — Что ты меня караулишь? Развѣ мои руки слабы? Я ѣзжу по тундрѣ отъ одного конца до другого, — или тамъ тоже ты хочешь быть моимъ сторожемъ?
Онъ нарочно кричалъ такъ громко, что Яякъ не могъ не слышать его словъ.
— Мои руки берегутъ мое тѣло! — продолжалъ старикъ. — Вамъ же добываю и вожу, а вы сидите дома.
— Пусть тотъ уѣдетъ первый! — упрямо повторялъ Нуватъ.
— Я знаю! — кричалъ старикъ. — Ты лѣнишься рано загремѣть пешней. Теперь молодые люди стали лѣнивы.
Лицо Нувата окрасилось легкой краской. Для молодого человѣка нѣтъ ничего позорнѣе упрека въ лѣни, высказаннаго устами отца. Онъ не отвѣтилъ ни слова и, взявъ свое неизмѣнное копье, медленно направился къ спуску. Передъ тѣмъ, какъ спуститься, онъ, однако, оглянулся назадъ. Чаунецъ уже растягивалъ свой потягъ, собираясь запрягать собакъ. Молодой человѣкъ вдругъ быстро устремился внизъ и, сбѣжавъ съ угорья, помчался впередъ съ такой быстротой, какъ будто онъ хотѣлъ убѣжать отъ тревожныхъ мыслей, осаждавшихъ его душу.
Коравія уѣхалъ немедленно. Ему нужно было торопиться, чтобы догнать легконогаго товарища. Яякъ тоже запрягъ своихъ собакъ, но почему-то медлилъ. Передній конецъ его потяга былъ привязанъ крѣпкимъ ремнемъ къ короткому колу, врытому въ снѣгъ для того, чтобы собаки не могли неожиданно сдернуть нарту и умчаться въ путь безъ хозяина. Кителькутъ сидѣлъ у входа въ шатеръ и тесалъ копылъ отъ нарты, ожидая, чтобы его бывшій пріятель, а теперешній врагъ, наконецъ, уѣхалъ. Но какъ только нарта Коравіи превратилась въ маленькую точку, мелькающую на горизонтѣ, Яякъ оставилъ свою нарту и съ рѣшительнымъ видомъ подошелъ къ переднему шатру.
— Кителькутъ! — окликнулъ онъ старика, сдѣлавшаго видъ, что онъ такъ углубленъ въ свое занятіе, что не замѣчаетъ приближенія чаунца.
— Вуй! — отвѣтилъ торговецъ, не подымая головы.
— Ты вчера сказалъ мнѣ, чтобъ я уѣхалъ!
— Самъ знаешь! — сказалъ старикъ. — Впрочемъ, развѣ ты думаешь здѣсь жить вѣчно?
Онъ поглядѣлъ на чаунца. Яякъ былъ въ дорожной одеждѣ; на поясъ себѣ онъ повѣсилъ, кромѣ своего маленькаго стараго ножика, еще одинъ изъ большихъ ножей въ пестрыхъ ножнахъ, которые купилъ у старика.
— Такъ дай мнѣ прибавку! — сказалъ чаунецъ. — Ты мнѣ мало далъ за шкуры.
— Я говорилъ тебѣ, чтобы ты не заговаривалъ больше о шкурахъ, — сказалъ торговецъ. — Я ихъ купилъ.
