Ему было холодно стоять.
— А тебя кто звалъ? — огрызнулся Коравія. — Могъ бы я и одинъ накормить собакъ!
Однако, онъ взвалилъ на плечо полуопустѣвшій мѣшокъ и пустился въ обратный путь по сугробамъ и застругамъ. Яякъ опять шелъ сзади на привязи. Ему стало такъ холодно, что весь гнѣвъ его остылъ. Теперь онъ склоненъ былъ относиться къ молодому человѣку съ большимъ уваженіемъ, чѣмъ прежде.
— Видишь, какъ претъ! — невольно говорилъ онъ себѣ, чувствуя нетерпѣливое подергиваніе ремня. — Или онъ видитъ въ этой темнотѣ?..
III.
Въ пологу, послѣ ухода Яяка, воцарилось полное молчаніе. Оставшимся рѣшительно не о чемъ было разговаривать. Нуватъ вытянулся свободнѣе на опустѣвшемъ мѣстѣ и, казалось, заснулъ. Даже Кителькутъ задремалъ въ ожиданіи чая. Дѣтямъ тоже надоѣло заниматься выдѣлываніемъ фигуръ на плетенкѣ, и они стали пріискивать новый предметъ для развлеченія.
— Бабушка! — вдругъ обратилась къ Анекѣ дѣвочка, — разскажи сказку.
У керецкой старухи никогда не было дѣтей; однако, съ дѣтьми она умѣла ладить гораздо лучше, чѣмъ со взрослыми. По части сказокъ она представляла неисчерпаемый кладезь. Она подобрала ихъ во время своихъ непрерывныхъ скитаній по приморскимъ поселкамъ и оленьимъ стойбищамъ. Память ея впитывала, какъ губка, каждый разсказъ, услышанный однажды, и сохраняла его на вѣчныя времена, не теряя ни одного слова. Она разсказывала ихъ охотно по первому приглашенію и могла разсказывать цѣлыя сутки сряду, не утомляясь, не останавливаясь и искусно сплетая конецъ одной сказки съ началомъ другой, такъ что слушателю трудно было различить спайку.
— О чемъ разскажу? — тотчасъ же отвѣтила она, обращая свое сморщенное лицо къ дѣтямъ.
Она говорила совершенно правильнымъ чукотскимъ языкомъ, но въ произношеніи ея былъ слышенъ своеобразный скрипучій акцентъ. «Каркаетъ, какъ кукша!»[24] — говорили о ней чукчанки по этому поводу.
Дѣвочка задумалась. Въ это время новый порывъ вѣтра промчалася надъ шатромъ съ такой силой, что чуть не сорвалъ одного изъ пятниковъ.
— Разскажи о вѣтрѣ! — сказала дѣвочка.
— О вѣтрѣ? — переспросила Анека. — Хорошо. Ну, слушайте! — Было селеніе на морѣ, — начала она. — Жилъ человѣкъ съ женой и братомъ. Вѣтеръ такъ и дуетъ, не переставая. Отъ метели не видно рукъ. Голодаютъ. Давно съѣли всѣ шкуры, изгрызли ремни. Совсѣмъ высохли, хотятъ умереть.
— Ухъ! — вздохнула дѣвочка. — Хотятъ умереть.
Въ качествѣ главной слушательницы, она была обязана время отъ времени давать старухѣ сочувственные отклики.
