Я молча слушала Конрада — и ничего не могла ответить. Видела, что он страдает, но не находила подходящих слов для утешения. То, о чем он говорил, было для меня совершенной новостью. Я знала азы классовой борьбы, но о ее средствах и методах у меня еще не было представления. «Отечество», «предательство родины» — слова эти звучали в моих ушах, причиняя странную, тупую боль.
Опасения Конрада оказались оправданными. Шестого января эстонско-финские белые войска начали наступление. Под их ударами пали Тапа, Раквере, Тарту, Нарва. Меньше чем за месяц эстонские земли, как писали газеты, были «очищены от врага».
Конрад стал молчаливым и насупленным. Казалось, он переживает какой-то внутренний кризис или бьется над каким-то трудным вопросом, не находя ему разрешения. Ко мне он был по-прежнему внимателен и ласков. Сказать по правде, я была рада, что бои прошли стороной, что Конрад цел и невредим. И все же я боялась за него. Меня страшило кровопролитие, не хотелось об этом и думать.
Опять наступили будни с их мелкими заботами. К празднику Конрад получил зарплату, и мы кое-как сводили концы с концами. Однако жизнь стала страшно дорогой. Мы давно подыскивали новую квартиру, но по кошельку найти было трудно. За крохотную, мало-мальски сносную комнатку заламывали цену, которую мы не могли дать. Но и на старой квартире не хотелось оставаться. Она была холодной и сырой. По ногам тянуло холодом, болела голова. То были мелкие горести, но разве в них меньше трагизма, чем в страхе какого-нибудь толстосума за свое богатство? Из неприметных обыденных людей состоит человечество, из их горестей возникает горе людское.
Печально начался наш новый год. Но мы были вместе. Конрад ничем не показывал, что переживает, и я была ему за это благодарна. Я, конечно, видела его трудное положение, знала, что он тревожится, и все же меня радовало, что он никогда не жалуется. Было как-то неловко говорить с ним об этом. Я еще не умела подойти к нему. У меня был муж, хороший для меня, и это скрашивало все остальное. Если бы только жизнь была чуть полегче! Если бы не наша бедность!
Богатство и бедность — я все больше задумывалась над этим. Не хочу скрывать, иной раз я спрашивала себя: а почему Конрад не богатый? Почему «все другие» могут добиваться своего благополучия, а он не может? Почему он заботится только о рабочем люде, а не о себе? Но эти вопросы исчезали так же быстро, как и возникали. Любовь Конрада была мне дороже благополучия.
