Какой-то внутренний голос кричал во мне: прочь, прочь отсюда, все равно куда. «Если я и погибну, как до меня погибли тысячи и тысячи, все равно не могу больше оставаться здесь. Мое сердце истекает кровью и ноет, как открытая рана. Не знаю, что я совершила, почему должна так тяжко страдать. И в чем виноват Конрад, за что его преследуют, как зверя, отнимают у него домашний очаг, семью — все, в чем нуждается человек, и даже, может быть, жизнь?» Злость, безумная злость поднималась в моей душе против всех, кто сеет на земле несправедливость и насилие.
Однако были минуты, когда я упрекала про себя и Конрада. Думала: если он еще жив, почему не даст о себе знать, почему повергает меня в отчаяние? «Может, он больше не любит и нарочно скрывается от меня? — пронеслось в голове. — Надоело со мной и не хочет этого прямо сказать?» Но такие мысли возникали только на мгновение, и я потом стыдилась их.
Всеми покинутая, безутешная, прожив так несколько недель, я наконец почувствовала, что становлюсь равнодушной, что во мне поселяется какое-то грубое, «животное» отупение. Одиночество, словно яд, действовало на мою душу, в ней будто скоплялось какое-то постороннее вещество, которое хотя и усыпляло боль, но вместе с тем «портило кровь», уничтожало жизнеспособность, парализовало волю. И сейчас я могу сказать определенно: оно понемногу, но неизбежно вконец подкосило бы меня, быть может, привело бы меня в число тех женщин, которых с презрением называют «падшими». Не хватало лишь случая, лишь обольстителя — и было бы уже поздно. Однако судьба на сей раз оказалась ко мне милостивой. Удивительным образом сбылась поговорка: «Где беда сильней, там и помощь ближе».
Стоял хмурый осенний день в конце октября (или начале ноября), когда какой-то незнакомый мужчина (внешность его была отнюдь не привлекательной) принес мне письмо от Конрада. Послано оно было из России и состояло из нескольких очень лаконичных фраз. Он писал, что, расставшись со мной, болел испанкой, с нетерпением ждал меня. Однако преследования проклятых немцев и срочное задание вынудили его уйти за Чудское озеро. Но пусть я не беспокоюсь, он скоро вернется вместе с правительством трудового народа. Дни немцев сочтены.
Я почему-то не поверила последним словам, но все же радовалась, как маленький ребенок. «Конрад жив! Он не забыл меня! Он вернется ко мне!» Я смеялась и танцевала.
А через несколько дней получила другое письмо. В нем тетя извещала, что ее дочь Ильзе, тридцати восьми лет от роду, умерла в Зеевальде. «Бедная Ильзе, она отмучилась в этой трудной, многострадальной жизни. Она была еще молодая, но именно молодость и красота привели ее к гибели». Мне было ее очень жалко, и я плакала. Мне казалось, и в моей судьбе есть что-то общее с судьбой Ильзе.
