Эсти снова улыбнулась, и я начала видеть что-то, что замечала раньше, но, возможно, не хотела признавать. В этот момент я поняла, что она все это время ждала меня. Может, не меня, а кого-то, похожего на меня, кого-то, кем она меня представляла. Я поняла, что пока в моей голове меня и Эсти уже давно не существовало, для нее все было совсем не так. И на мгновение мне стало так невероятно грустно, что мне захотелось уйти, не говоря ни слова, выбежать из парка и понестись как можно дальше, пока не свалюсь. Но мне это не удалось, потому что в тот момент, когда я об этом думала, она, черт возьми, снова меня поцеловала.
Я оттолкнула ее и стала держать на расстоянии вытянутой руки. Это было несложно, я всегда была сильнее нее. Я сказала:
— Нет! Послушай, Эсти, прекрати. Просто прекрати, хорошо?
Она нахмурилась и неловко высвободилась из моей хватки. Она стояла в полуметре от меня и смотрела на меня. Я сказала чуть спокойнее:
— Все давно в прошлом, Эсти. Я знаю, что у нас было, но я больше не хочу.
Еще одна длинная пауза. Я всматривалась в другую сторону парка, но было слишком темно, и не было видно ничего, кроме фигур деревьев, качающихся на ветру. Эсти заговорила, и ее голос раздался слишком близко к моему левому уху, чем мне бы того хотелось. Она сказала:
— Но ты была единственным человеком…
Она прервалась. Я повернула голову и увидела, что она плачет. Беззвучные струящиеся слезы блестели на ее лице, как на средневековом портрете Девы Марии. Что мне делать? Сейчас ей не нужна я. Сейчас ей нужна куча подруг, которые сводят ее в пиццерию и скажут ей, что я сука. Ей нужна моя нью-йоркская жизнь, так же как мне нужна была ее, хендонская, в ту ночь, когда умер мой папа. Этому никак не помочь. Я взяла ее за руку и сказала:
— Слушай, все будет хорошо. — Это была полная ложь. Думаю, я хотела добавить что-то вроде «в море полно рыбы» или «все пройдет». Что-то ровно настолько содержательное. Но не успела. О, слава Хендону — из темноты раздался голос, и голос молвил:
— Эсти! Ронит! Шавуа Тов! Хорошо провели Шаббат?
Мы обернулись посмотреть. Это была старая добрая Хинда Рохел Бердичер, в парике, коричневом пиджаке, туфлях-лодочках в цвет, под руку с бородатым мужчиной. Хинда Рохел сияла.
— Это мой муж Лев, — сказала она. — Лев, это Ронит, дочь Рава, помнишь, я рассказывала про нее?
Я не сомневаюсь. Лев мрачно кивнул мне и сказал:
— Соболезную твоей потере. Желаю длинной жизни.
Я поблагодарила его, думая все время, как много, как много они видели, идя в темноте по направлению к нам, стоящим под фонарем? Не то чтобы это разрушило бы мою жизнь, но Эсти… Это было бы нехорошо.
