Повесть исполнена как развернутая реплика в спорах об истинном предназначении женщины. Рассказ о доброй и талантливой чиновничьей дочери-сироте, ее трудном отрочестве включен в композиционную рамку — очерк нравов провинциального общества в городке Плеснеозерске. Эти нравы противостоят нормальной жизни взрослой Поли еще ожесточеннее, еще нетерпимее, чем в голодном детстве вздорный характер мачехи. Там Поля выстояла, здесь — почти сломалась. Во всяком случае, сдалась, обрекла себя на бегство из семьи, где жилось нормально. Плеснеозерцы взбеленились из-за того, что Поля приехала как неофициальная жена здешнего помещика. Унижения, отчуждение, травля, под конец вылившаяся в оскорбительное анонимное послание, — все орудия моральной пытки пустили в ход завсегдатаи плеснеозерских гостиных против молодой женщины.
Публицистический комментарий обнажает идейный нерв повести: «Что могло быть проще и обыкновеннее истории Поли. Такие истории повторяются каждый день и на каждом шагу… Если бы наши губернии не изобиловали плеснеозерцами, то мы пожалуй бы не стали и писать этой истории и не замолвили бы слова в защиту Поли». Здесь открыто заявлена авторская позиция или, как обычно говорилось о «натуральной школе», — тенденция.
Противники прогрессивных литераторов наломали горы копий, стремясь доказать, что тенденция несовместима с художественностью, противостоит ей, вытесняет ее и т. п. Классики критического реализма гениальными произведениями доказали обратное, у второстепенных же писателей случается не всегда оправданный перевес дидактики над художественностью. В «Истории Поли», да и в других произведениях С.П. Соболевой, такой перевес — явление частое.
По поводу подобных художественных просчетов Н.А. Некрасов с огорчением говорил: «Тепло, гуманно перо автора, но торопливо и слишком резко там, где должен всплыть наружу весь герой, и часто автор совершенно некстати выскакивает сам на страницы своего романа»[7].
Это замечание адресовано не С.П. Соболевой, хотя может быть отнесено и к ней, а значительно более признанной писательнице прошлого века — Н.Д. Хвощинской. В тени ее широкой известности и обильного творчества на протяжении 50-80-х годов осталось как бы скрытым литературное наследие рано умершей ее сестры Софьи Дмитриевны Хвощинской. Между тем, по мнению многих критиков: М. Цебриковой, В. Семевского, Н. Демидова, — писательский талант младшей сестры не уступал таланту старшей. При этом стиль ее вполне своеобразен, свободен от подражания «внутрисемейному авторитету». «Работа ее была менее тонка, чем ее сестры, но штрихи были смелее, порой пробивалась горькая ирония»
