— Не знаешь ли, Катря, кто это такой?
— Бог его знает!
— Не Чайченко ли?
— Нет… а может… не знаю…
Я к Марусе. Она задумалась, смотрит в землю.
— Маруся! Кто это вон там стоит? Чайченко?
— Да, он, — говорит.
Ну, вправду орел, вот молодец! Маруся только взглянула в ту сторону, где он стоял.
— Или тебе не нравится? — спрашиваю я.
— Хорош, — промолвила Маруся тихо.
— А Катря, кажись, совсем заколдована; хоть в могилу зарывай.
Маруся взглянула на меня строго и резко, точно старая ворожея, вымолвила: «Ты любовью не шути!»
— Да посмотри же, — шепчу ей, — какая она стала, будто сама не своя. — Взяла ее за руку и наклонила к Катре.
— Катря! — зову ее, а она как сожмет меня за руку: «Идет, идет! прямо к нам!» — шепчет мне, а сама как рыбка в сети, не знает куда деться. Чайченко остановился против Катри и пригласил ее танцевать. И она — эта смелая, огонь-девушка, как в испуге, побледнела, не выступает своей ловкой поступью, а как осужденная идет за ним.
— Маруся! Замечаешь? — говорю я, а Маруся только вслед им смотрит своим тихим и задумчивым взглядом.
Едва оставил Чайченко Катрю, все девушки так и прильнули к ней. «А что! — шепчут они. — Знаешь ли, с кем ты танцевала? Это Чайченко! Яков Чайченко! Что ж молчишь? Не по нраву, что ли? Или сильно поправился?»
— Да я порядком и не разглядела, — отвечает Катря, оглядываясь кругом, точно в дикой пуще очутилась. Иные простушки и поверили ей: «Да смотри же хорошенько, такого красавца еще и на свете нет!» А другие из-под бровей на Катрю посматривали.
А свадьба, как речка весной, разгулялась: танцы, припевы, музыка, бубны, поздравления, говор людской — столбом в небо идут! Чайченко со всеми танцевал. Брал и меня, и Марусю: какая попадется ему на глаза, ту он и берет.
— Он нас ни во что ставит, — обижались иные девушки, — берет танцевать и в очи не взглянет!
— Да он еще не огляделся! За что нападать на него! — заступились другие.
Меж танцами зашла речь у молодежи: хорошо ли на богатой жениться?
— Хорошо, если взять любую да милую, — отозвался Чайченко.
— Отчего тебе и не взять! — ответил ему Грицько Лепех, о котором шла молва, что он тайно любил теперешнюю молодую. — Тебя обидой не опозорят — ты сам богат.
— «Богат на заплаты, на частые слезы!» — промолвил песнею Чайченко, улыбаясь.
Заиграла музыка, снова танцы, разгул; Чайченко танцует больше всех. Правду ли он сказал или только пошутил — кто его поймет?
Мы все переглянулись. Много девушек примолкло и призадумалось.
