И тебя освободили?
Да. Это было 16 декабря 1999 года.
После этого в зал вошёл следователь Паламарчук и вызвал меня в прокуратуру на следующий день. В коридоре стояли журналисты, но я решил не давать никаких интервью. Прокуратура и ФСБ боялись, что я открою рот. Барсуков мне всё время говорил: «Веди себя хорошо». Молчи, стало быть. Вышел из зала суда, адвокаты давали интервью журналистам, я — без комментариев. Мне специально повестку дали на следующий день, то есть намекнули: если открою рот, завтра меня арестуют в прокуратуре. А когда я туда пришёл, мне предъявили результаты экспертизы какого-то гражданина Украины, которому я якобы сломал ребро резиновой палкой. Вот так. Вымогая горошек, я сломал человеку ребро. Не то шестое, не то седьмое. Адвокат говорит:
— Подождите. Как же так, вы вменяете моему подзащитному, что он сломал ребро, а какое — не установлено?
Следователь объясняет, что аппаратура не позволяла это установить точно. Адвокат опешил:
— А как же она позволила установить, что ребро вообще сломано? Как это — не то шестое, не то седьмое? Мы просим назначить повторную экспертизу.
Следователь задумался:
— Ведь в 1996 году сломали. Они уже заросли, через четыре-то года.
Адвокат заявил:
— Это ваши проблемы. Вы обвиняете человека, я прошу провести повторную экспертизу.
Но в общем я тогда отбился и остался на свободе под подпиской. Хотя прокуратура и опротестовала моё освобождение из-под стражи.
А чем закончилось твоё второе дело?
Барсуков был вынужден закрыть дело о вымогательстве горошка за отсутствием состава преступления. У меня было стопроцентное алиби. Я вспомнил, где был 30 мая 1996 года в два часа дня. В это время я проводил другое мероприятие. Совместно с сотрудниками ГУОПа и со службой безопасности Армении мы задерживали лиц, которые занимались контрабандой оружия, в том числе и в Чечню. Пять машин с оружием поймали на границе Армении и Грузии. Президент Армении и министр безопасности тогда прислали бумаги, чтобы поощрили участников этой операции. То есть прокуратура «умылась» со своим горошком. Не вспомни я про армян, скажи я, что был с женой дома или с друзьями, меня бы осудили. Дали бы лет восемь или девять за вымогательство зелёного горошка…
Что ты чувствовал сразу после выхода на волю?
Первые дни — это, конечно, незабываемое ощущение. Когда спишь в тюрьме, тебе снятся дом, жена, дети. Просыпаешься — и видишь тюрьму. Ужас. Как будто с воли в тюрьму попал. А дома мне снилась… тюрьма. Мне и сейчас она часто снится. Ещё снится, что я в Москве, у себя дома, а за мной послана группа захвата.
