— Илька Бирюков! Не иначе, как он.
Бросились искать Ильку. До утра искали, не нашли, только на дальней опушке баба Лукерья топор подняла:
— Чей?
Дознались. Бирюковский топор.
Увидал дед топор, упал на колени, завыл:
— Прости, народ православный. Мой внук это злодейство сделал. Сгубил ведь мир-то…
Обезумевшие от ужаса кряжимцы стали ждать конца света. Сев шел, работать вот как надо было, — «день прозеваешь, год потеряешь», а никто на работу не ехал. Стар и млад надели новые рубахи, смазали волосы коровьим маслом; улица запестрела новыми сарафанами. В церкви шла исповедь без перерыва, причащались люди, соборовались, чтоб к богу очищенными явиться. Старики и старухи так и ночевали в ограде на паперти… Все говорили об антихристе и ждали смерти. Бабы и ребята бесперечь вопили: все-таки не очень-то хотелось раньше времени на тот свет отправляться.
Конца света ждали по утрам: в писании сказано, что с восхода, от утреннего солнца, потечет огненная река. И вот со вторых петухов уже все село бывало на ногах. Все грудились к церкви, зажигали свечи, заунывно пели молитвы, плакали, открыто каялись в грехах.
— Агапушка, прости меня Христа ради, что я тебя в прошлом годе в ухо ударил.
— Бог простит. Меня прости Христа ради, что я тебе нос разбил…
Но всходило солнце, а огненной реки не было.
— Значит, завтра, — решал народ. — Еще на день дал господь отсрочку.
Но прошло еще три дня, потом четыре, а Кряжим все стоял на месте…
Через неделю Фома Куликов поехал сеять пшеницу.
А еще через день поехали все.
