Целые дни бубен его, ровно леший в лесу, грохотал в глухих городских переулках; собаки лаяли и выли, и народ валил толпами отовсюду на это неистовое гоготанье бубна. Иногда Юпла кроме игры на бубне принимался подпевать под музыку, — впопад или нет, — ему и слушателям было почти все равно, лишь бы слова занятные выходили. Разные-разные были у него песни и присказки; народ слушал его и помирал со смеху. Юпле валились отовсюду трешники и пятаки, которые он тотчас же в кабаке пропивал: правду говорится — какова нажива, такова и прожива; через это Юпла всегда куска хлеба не имел. Если бросал его за какие-нибудь проделки шарманщик, Юпла не шел работать, а принимался играть по воскресеньям в орлянку за городской заставой, но и отсюда его скоро прогоняли, так как у него всегда были деньги с двойными фальшивыми орлами. А когда ему уж совсем трудно, то все-таки не работа выручала его, — он работать не хотел, — а что-нибудь нечестное: при случае Юпла не отказывался и стянуть, что под руку попадется.
Вот этот-то самый Юпла-проходимец и пришел к бабам в то время, когда Егор Иваныч в городе был. Всунул он свою общипанную бороду в окно и говорит:
— Ну, как живете-можете?..
— Какая наша жизнь? — закручинились бабы. — Жизнь наша самая паскудная стала…
— Что так?..
— А то, что новые порядки Егорка вздумал заводить.
— Это какие же будут порядки-то?
— А разные…
И стали тут бабы жаловаться на Егора::
— Вот по пятницам работать заставляет….
— Гмм… — мурчит Юпла.
— А разве это где видано, чтобы в пятницу работать?..
— Это точно, — сказал Юпла, — грех большой… Да вы бы его не слушали.
— Не послушай-ка-сь! У него кулачищи-то московские, граненые… Он те…
— Справедливо и то… А нет ли у вас, молодки, чего-нибудь прохожему странничку закусить, а?..
— Это кто же странник-то?
— Мы, — сказал Юпла.
Засмеялись бабы. Однако пустили Юплу в избу. Вошел он в избу и начал баб прибаутками потешать, а потом ел, пил да закусывал, да песенки затягивал. Под конец того напился, наелся, встал и заковылял к двери…
— Великий грех это вы, бабы, делаете. В пятницу работать… Что же теперь, — бормотал он, — матушка Прасковья-Пятница? Ведь она сокрушается, поди, о вашем безумии… Эх, нехорошо…
Бабы стали плакать, но работы бросить боялись: Егор очень строго пригрозил.
— Так когда Егор-то придет? — спросил Юпла, вылезая из избы в сени.
— Да ранее завтрева не придет ни за что…
— Верно ли?
— Это верно. Раньше как завтра никак не придет.
